Привет, красавица - Энн Наполитано
Джулия откинулась на стуле. У нее и мысли не было о продаже дома. Когда родители только поженились, Чарли совершил чрезвычайно выгодную покупку жилья — вероятно, спьяну, это навеки осталось тайной. В то время в Чикаго были межрасовые беспорядки и многие белые покидали город. По мнению Розы, эта сделка стала самым большим достижением в жизни ее мужа.
Сильвия видела, что сестры ошарашены не меньше, чем она, — Джулия побледнела, Эмелин часто-часто моргала, что всегда было признаком испуга или удивления.
— Я думала, дом в твоей собственности, — сказала Джулия. — Папа часто хвастался, что он не заложен.
Роза нахмурилась:
— Лет десять назад я его заложила, чтоб было на что вас кормить и одевать.
Все переваривали это известие. Со стены смотрели святые. Место Клары Ассизской пустовало. Сестры знали, что теперь образок обитает под кроватью Цецилии.
— Неужели ты покинешь свой огород? — спросила Эмелин.
Сильвия и Уильям согласно закивали — мол, верно. Что такое Роза без своего огорода? Там проходила вся ее жизнь, словно она и сама укоренилась рядом с латуком и баклажанами.
— Слишком хлопотно, — ответила Роза. — Я изнемогла. Дому конец. Все вы разъехались.
На Сильвию она даже не взглянула, но у той кольнуло в груди, словно мать метнула в нее дротик дартса. «Ты же сказала, что хочешь быть одна, — подумала Сильвия. — Я исполнила твою волю».
— Перееду во Флориду и куплю квартиру на побережье, — продолжила Роза. — У меня там приятельницы, они всё устроят. На деньги от продажи дома буду жить припеваючи.
— Во Флориде? Но это немыслимо, — сказал Уильям, до сих пор не проронивший ни слова. Роза на него уставилась. — Вы нужны дочерям… — он перевел дыхание, — мама. И всем нам.
— Мне скоро рожать, — добавила Джулия. — Уж сделай милость, дождись.
Воздух в комнате сгустился, как перед грозой. Сестры заерзали на стульях. Они представили Цецилию, которая, вцепившись в дочку, как в спасательный круг, гадает, о чем здесь идет речь.
— Я хотела сообщить вам об этом лично, — сказала Роза.
«Где ты? — подумала Сильвия. — Уже во Флориде?» Вспомнился восковой усохший отец в гробу, но сейчас зрелище было еще хуже. Вот она, мать, жива-здорова, да только ее здесь нет. Она отбыла. Когда это произошло, в день похорон? Или когда она повалилась на пол, услышав о смерти Чарли? А может, давно хотела сбежать и сейчас ухватилась за шанс вырваться на свободу?
— Все мы тоскуем по папе, — сказала Эмелин. — Нам надо держаться вместе. Мама, я принесла фотографии Иззи. Она просто красавица.
Она показала снимки, которые прятала под столом, но Роза тотчас вскочила и на прощанье бросила:
— Будете уходить, наберите овощей в огороде, не стесняйтесь.
Три сестры Падавано сидели с таким видом, будто у них разом отняли все на свете.
Уильям
Ноябрь 1982 — март 1983
Уильям неуклонно соблюдал заведенный порядок: завтрак, поход в магазин за продуктами для Джулии, прочие неотложные домашние дела. Он старался угодить жене и восстановить свои позиции, утраченные из-за собственного просчета. Вопреки ожиданиям, Джулия не оценила его уход с должности еще до окончания семестра. На кафедре с пониманием отнеслись к просьбе ассистента об отпуске, тем более что была масса аспирантов, готовых занять преподавательское место. Узнав обо всем постфактум, жена, не любившая сюрпризов, запаниковала, и Уильям понял, что совершил ошибку. Джулия нуждалась не только в любви и внимании, ей требовался добытчик средств к существованию, хотя у них оставалось еще достаточно денег, подаренных на свадьбу, и она не знала о чеке, спрятанном в ящике комода, — Уильям не собирался его обналичивать и сохранил на черный день. Как выяснилось, Джулия не особо нуждалась в обществе мужа — в периоды хандры она обращалась к поселившейся у них Сильвии. Это было вполне понятно, но еще больше обескураживало, поскольку выходило, что Уильям облажался по всем статьям.
После завтрака он вымыл посуду и спросил жену, не нужно ли ей чего. Джулия помотала головой и, проводив его к дверям, поцеловала в щеку, что стало знаком ее лишь временной разочарованности в супруге. Уильям отправился в университетскую библиотеку, где готовился к вечерним занятиям. На пути к своему любимому закутку он миновал старого профессора истории, на лекциях которого познакомился с Джулией. Старик его не узнал, но Уильям не обиделся. Похоже, профессор, у которого слезились глаза и текло из носа, заканчивал свою преподавательскую карьеру. Интересно, подумал Уильям, увлекают ли его темы собственных лекций? Появляются ли свежие мысли о пакте Молотова — Риббентропа 1939 года и падении Берлина? Или все это стало просто текстом заученной роли?
Когда наступило время обеда, Уильям прошел в спортивный корпус. Усевшись на трибуне перед баскетбольной площадкой, он раскрыл пакет с сэндвичами. Иногда в зале шли занятия, на которых тренер призывал студентов самого разного телосложения и тренированности выполнить гимнастические упражнения. Порой появлялся кто-нибудь из баскетбольной команды, желавший лишний раз потренироваться. Уильям знал всех игроков, кроме новичков, и временами, покончив с сэндвичами, поддавался уговорам сделать пару бросков с угла. Он знал, что колено его не выдержит разворота и даже короткой пробежки, поэтому, стоя на месте, раз за разом исполнял дальние броски, сопровождаемые одобрительными возгласами бывших товарищей по команде. Мяч опускался в корзину, и Уильям, пытаясь усмирить дыхание, притворялся, будто он по-прежнему в полном порядке.
С мячом в руках он забывал о смерти тестя, о свояченице, поселившейся на его кушетке, о своей оторопи, всякий раз возникавшей при виде жены. Не то чтобы беременность сильно изменила Джулию, но она уже не была той девушкой, на которой он женился. Раздавшаяся в бедрах, часто краснолицая, она, прекрасная и полная жизни, следовала от зачатия к родам неизменным курсом, который не отыщешь ни на одной карте. Уильяму хотелось спросить: «Где ты? Ты знаешь, куда идешь? Уверена, что не сбилась с пути?»
Даже себе он боялся признаться, что вовсе не помышлял о ребенке. Он влюбился в Джулию и до сих пор плыл в океане благодарности за возможность каждую ночь спать и каждое утро просыпаться рядом с ней. В этом отношении супружество было абсолютно ясным. Но сотворить и взрастить нового человека — совсем иное. Узнав о беременности Джулии, он сказал, что невероятно счастлив, ибо так полагалось, но вообще-то не представлял себя отцом. Попытки вообразить себя с младенцем на руках неизменно заканчивались размытой картинкой. Наверное, ему следовало выразить свои сомнения в разумности планов Джулии, но та, заявив о собственных намерениях, весь следующий месяц встречала его с
