Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Она положила голову на плечо Хена и вновь предалась своим тягостным размышлениям. Офира, стоявшая рядом с ней, порывалась расспросить ее о Галь и об Одеде, но все не решалась. Она и так сказала сегодня слишком много того, чего ей, наверно, не нужно было говорить, и теперь это ее угнетало. Вот уже несколько месяцев, как она, незаметно для себя самой, положила глаз на этого «лопуха», как его называли, но не находила возможности сблизиться с ним. Тем более, ввиду его истории с Галь, она не питала никаких иллюзий. Но все еще могло измениться.
Устав бездействовать, она принялась подбирать с пола разбросанные заготовки и инструменты. Другие тотчас присоединились к ней.
– Отнесем это все на склад, запрем его, и по домам, – предложил Ран. – Здесь больше нечего ловить. Хен, где твои вещи?
– В нашем классе, как и вещи Шели, – мрачно отозвался тот. – Проводите нас?
– Почему бы и нет? Может быть, потом пойдем все вместе в пиццерию? Я ужасно голодный.
– Посмотрим, – прокряхтел Хен и, подняв упакованные им коробки, зашагал по коридору.
Вереница одноклассников, как по указке, вышла следом за ним. Каждый нес в руках свою ношу, не менее тяжелую, чем ту, что в душе. Раньше, будучи сплоченными перед Наором и шпаной, они все играли роль «хороших». Кто же из них был теперь «хорошим», а кто «плохим»? Если эти «плохие» уже отсеялись, то как же им придется общаться в новом составе?
Какими же сумбурными были их мысли и переживания!
Шели Ядид с болью вспоминала вчерашнюю выписку Галь, ту детскую радость, с которой та предвкушала свое возвращение в школу, даже не подозревая о настоящих настроениях, царящих среди ее бывших одноклассников. Она надеялась, что тот сбор денег в фонд Галь сам по себе сгладит все острые углы в ее отношениях с классом, но он, как ни досадно, оказался для многих просто благородным, широким жестом, ласкающим собственное эго.
Янив и Ран, – матерые парни, – в то же время думали об Одеде, которого никогда раньше не воспринимали всерьез, в чем сейчас глубоко раскаивались. Эх, они должны были составить Хену компанию в поисках этого тихони, помогавшему им с чертовыми декорациями! Они понимали это задним умом, но чувствовали себя от этого не легче.
Думала о нем и Офира. Как ни странно, она не испытывала и тени ревности к красавице Галь. В силу своего пройденного пути, та стала не больше, чем символом возрождения, восхождения из мрака – к свету, к которому невозможно было приревновать, как к обычной женщине.
Что касалось Хена, то он, точно боевой командир, вел за собой маленькую группу товарищей, которая и не думала расходиться, несмотря на конец короткого школьного дня, сначала к складу, а потом – к их классу, где валялись их вещи. К пиццерии у него не лежала душа, так же, как к чему-либо другому.
Оказавшись на пороге класса, все замерли от удивления. Одед Гоэль, из-за которого поднялся весь сыр-бор, сидел за своей партой, уронив на руки голову и, наверно, сидел так уже давно. Перед ним лежало несколько исписанных листов, рядом – раскрытая папка, из которой он вынул их. Он был настолько погружен в себя, что не услышал звука приближающихся шагов. Даже сейчас, когда вся компания стояла в дверях, он все еще пребывал в отрешении. Но ребята, оправившись от изумления, подскочили к нему, заставив опомниться, и тесно окружили.
– Одед, дружище! – вскрикнул Хен, схватив его за поникшие плечи. – Ну и заставил же ты нас поволноваться! Где ты был? Как ты здесь оказался? Ведь я искал тебя… Какой же я дурак! – ударил он себя по лбу. – Как же я не сообразил проверить здесь! Мне заморочили голову, и…
– Как ты, Одед? – вторила ему Шели. – Ты так долго не возвращался, что мы подумали, что с тобой что-то случилось.
– И случилось же, – тихо сказала Офира, глядя на вспухшие от слез глаза молодого человека, которые он не мог от них скрыть, и на его поникшее лицо.
Парень сосредоточенно оглядел обступивших его одноклассников, застенчиво сгреб исписанные листы в папку, и весьма ровным, почти спокойным голосом, стал убеждать их, что с ним было все в порядке. Также он попросил прощения за то, что неожиданно бросил их. Была ли еще нужна его помощь? Ему ответили, что нет, на сегодня работа уже была закончена. Это было заведомой белой ложью, так как, на самом деле, они много чего не успели.
– А почему вас так мало? – спросил Одед. – Где все остальные?
– Они ушли, – сказала Шели, немного отстраняясь от него. – Они должны были уйти.
– Который час?
– Скоро час дня.
– Ничего себе, как время быстро прошло, – печально произнес Одед. – А я и не заметил.
Он попробовал извлечь из себя улыбку, но у него ничего не вышло. Его медовые глаза заволокла дымка, уголки рта горестно приспустились. Хен, Шели, Ран, Янив, Офира, Шири с состраданием на него смотрели. Все тяготились вдруг воцарившемся молчанием, но не решались нарушить его. Впрочем, Одед заговорил вновь сам:
– Я видел Галь.
Он произнес это совсем просто, даже со скромной ухмылкой, после чего оглядел столпившихся вокруг товарищей, как будто ожидая их реакции. Те же продолжали понимающе на него смотреть. Лишь Хен, не желая растягивать ожидание друга, так же просто ответил:
– Мы так и знали.
– Как? – поразился тот.
– Вчера мы с Шели и Даной Лев встречали ее у ворот пансионата, когда ее выписали, и Дана сказала, что сегодня ей нужно было явиться сюда на собеседование с директрисой.
Потрясенный юноша долго и пронзительно глядел на пару своих лучших друзей, скрывших от него такие подробности, и укоризненно воскликнул:
– Вы вдвоем встречали ее и ничего мне не сказали?
– Зачем? – мягко возразила Шели. – Тебе это было ни к чему. К тому же, она сама не хотела никого больше видеть.
Одед Гоэль залился краской смущения и точно невзначай потянулся рукой к своим скомканным в папке листам. «Стихи», – догадались Хен, Шели и прочие, но двух первых особенно удивило, что их застенчивый друг на сей раз совершенно не скрывал своих мыслей и чувств. Наверно, сегодня выдался такой день, что все карты сами собой легли на стол, и не было никакого смысла что-либо утаивать. Возможно, завтра некоторые из них пожалеют о своей откровенности, но сейчас никто не мог вести себя иначе.
– Я не сержусь на вас, – сказал Одед, как бы в ответ на объяснение Шели. – Я не сержусь ни на кого из вас, друзья, и на Галь в том числе. Если б вы знали, как вы мне все дороги! Знаю, я произвожу впечатление ненормального, который прячется в своем панцире, но это не так.
