Я не прощаюсь - Хан Ган
Водитель постепенно замедляется и останавливает автобус. Бабушка, сидевшая спереди меня, не говорила водителю о своей остановке, но тот как-то понял, где ей нужно выходить. Наверное, тут просто все друг друга хорошо знают. Бабушка направилась к выходу, всё с так же трясущейся головой и опираясь на трость. Она дошла до него и обернулась на меня: то ли она слегка посмеялась, то ли попрощалась, то ли это было безразличие – по её выражению лица было трудно понять – посмотрев на меня через весь салон, она повернулась обратно и вышла.
Зачем ей может понадобиться сойти в таком безлюдном месте? Хотя, чуть вглядевшись в лес, я разглядела каменную ограду – она была покрыта снегом и через неё проходила тропинка. Судя по всему, пройдя немного дальше, можно дойти до какой-то деревни. Водитель, дождавшись, когда обе ноги бабушки опустятся на заметённую снегом землю, закрыл двери. Её сгорбившийся силуэт, идущий против снегопада, постепенно исчезал из виду – я наблюдала за ней, пока она не растаяла в снегу. Не понимаю. Не то чтобы она была частью моей семьи или даже знакомым мне человеком – мы всего лишь постояли рядом на остановке. Так почему же меня не покидает чувство, будто со мной попрощался близкий человек?
Минут пять мы медленно поднимались в пологий холм, и потом автобус остановился. Водитель выключил мотор, поставил автобус на ручник и громко сказал мне:
– Я накину цепи на шины.
Через открытую им дверь, в которую он вышел, залетает ветер. Чем больнее становится мигрень, тем расплывчатее становится мой разум, и картина отдаляющейся бабушки начинает понемногу размываться. Мне настолько больно, что я уже не испытываю страх и не могу думать ни о попугае, ни об Инсон.
На улице стало ещё темнее, а влетающий в автобус ветер усилился. Видимо, снова начинается вьюга. Казалось, будто та бабушка отгоняла её собой на той остановке в уездном городе П., а теперь, когда она уже не с нами, вьюга снова возвращается.
Лес воет, деревья содрогаются. Покрывавший их сверху снег уносится ветром. Приложив разрывающийся от боли лоб к окну, я вспоминаю о вьюге на побережье – облака, раскиданные на далёком горизонте, бесчисленные снежинки, напоминающие мириады птичьих стай. И пепельное море, выкидывавшее на берег белую пену, словно в попытке поглотить весь остров.
* * *
Ещё не всё решено. Я всё ещё могу решить не выходить из автобуса, можно на нём вернуться обратно в уездный город П., а там пересесть на автобус до Согвипхо.
– Уф, погодка-то сегодня скверная, – сказал водитель и стряхнул с головы снег, поднимаясь обратно в автобус. Он сел на сиденье, завёл автобус, зажёг фары, и мы поползли сквозь свирепую вьюгу. Дорога начинает сворачивать в густую кедровую рощу. Тысячи высоких деревьев дрожали от снегопада в полумраке, словно мой сон с чёрными брёвнами ожил.
Оставшийся свет
Падает снег
На мой лоб, мои щёки
И губы.
Мне не холодно.
Только лёгкая тяжесть – как пёрышко —
Словно проводят кончиком кисти.
Может, моя кожа заледенела?
Или меня засыпало снегом, как мёртвую?
Но мои веки не остыли, их кожей я лишь чувствую холод снежинок. Снежинки тают и прохладными каплями стекают вниз.
* * *
Подбородок трясётся, зубы тоже не могут найти себе места. Стоит только попасть языку под зубы – и его раскромсает. Поднимаю взмокшие веки и вижу темноту, опускаю их и с закрытыми глазами тоже – тьма. Невидимые снежинки валятся на мои глазные яблоки – я моргаю.
Я поворачиваю голову, окутанную в капюшон, в сторону, и пытаюсь прилечь на бок. Сложив руки и согнув колени, пытаюсь пошевелить своими суставами от шеи до стоп. Вроде кости в порядке. Спина и плечи болят, но терпимо.
* * *
Нужно встать и подвигаться. Нельзя допустить, чтобы температура тела опустилась ещё ниже. Но я не могу – даже не знаю, где я или в какую сторону мне идти.
Где-то я обронила свой телефон. Примерно, когда сизый туман растворился, я включила фонарик на телефоне. Зарядки у меня было мало, так что я специально не тратила её для подобной чрезвычайной ситуации. И тогда передо мной раскинулись три тропинки, уходящие в лес, – я растерялась: раньше их было только две. Включив фонарик, я понадеялась, что смогу разобрать, куда мне идти, но освещённые бледным светом заснеженные деревья дружно роняли свои тени, что лишь больше вводило меня в заблуждение. Медлить было нельзя. По памяти нужная мне дорога была широкой и опускалась вниз холма, так что я выбрала самую широкую из всех трёх – другие две были относительно узкими и шли вверх. И вот тогда я провалилась в сугроб, не нащупав ногами поверхности.
Я инстинктивно двумя руками схватилась за голову. Телефон, скорее всего, я выронила именно тогда. Пока я падала вниз, я ударялась головой и телом о скалы и камни, но сознание не потеряла. Мой пуховик, формой похожий на спальный мешок, смягчил падение.
* * *
Когда успело так стемнеть?
Мне казалось, что сознание я не теряла, но, судя по темноте, я ошибалась.
Я подворачиваю рукав на левой руке, нащупываю часы, но из-за кромешной тьмы стрелок не видно.
Тут я понимаю, что больше не чувствую мигрени, которая словно вырезала мои глаза тупым ножом. Видимо, от падения в теле выделились вещества для обезболивания или же просто повысилось давление. Но на смену нестерпимой боли пришёл свирепый холод – у меня так стучат зубы, будто сейчас подбородок отвалится. Под моим хлопковым капюшоном снежный мороз проскальзывает сквозь шарф. Изгибаясь со всей мочи, хватаюсь двумя руками за колени и погружаюсь в мысли.
Тропа, на которой я поскользнулась, скорее просто пересыхающая речка. Поэтому там впалая и оледеневшая поверхность, на которой скопился снег. На этом вулканическом острове особо нет рек и озёр, только изредка встречаются иссохшие протоки, формирующиеся во время ливней или снегопадов. Инсон рассказывала, что раньше эта высохшая река разделяла собой две деревни и что в одной из них было более сорока домов, которые сожгли в 1948 году, когда выселили и перебили всех жителей, поэтому её больше нет.
«Так что раньше дом у нас был не отделённый, рядом была целая деревня».
Если это и правда та высохшая речка, то я пошла в правильную сторону. Осталось только вернуться обратно к той
