Бездны - Пилар Кинтана

– Я хочу поступить в университет.

Дедушка потрясен: как она осмелилась?!

– На юридический.

– Никаких университетов и юридических не видать тебе как своих ушей. Приличным девушкам полагается идти замуж.

А мама не крошечная, а возмущенная, не пятится к стенке, а смотрит на него, не отводя глаз, с ненавистью, кипящей в легких.

А потом он умер, и они остались без средств к существованию. Мама выпустилась из школы, сменила район и образ жизни и больше не ходила в клуб и не видела сестер Себальос-О’Брайен. Глория Инес, которая по-прежнему захаживала в клуб, рассказывала, что они встречаются с парой братьев – архитекторов из Боготы, как и их отец.

– Замуж выходят в этом году, – сказала она маме.

– Меня пускай не зовут.

Глория Инес сидела, сложив руки на животе: ждала второго сына. Она взглянула на маму, широко раскрыв глаза:

– Они же твои подруги со школы.

– Бывшие. Я не хочу больше ничего знать ни о них, ни об их семье. Ясно тебе?

– А что тебе ответила Глория Инес?

– Ничего. Перестала мне про них рассказывать, а они не позвали меня на свадьбу.

– Это Глория Инес им так сказала?

– Кто же знает.

– А потом ты стала работать в больнице и познакомилась с папой?

– Ага.

Мама взяла стопку вещей и понесла к шкафу. Паулина сидела на кровати лицом к окну, будто любуясь видом. Небо было бледное, а облака под горными хребтами мчались так быстро, что, казалось, они стоят на месте, а движется дом. Мама отошла от шкафа.

– Бабушка была права?

– В чем?

– В том, что однажды ты поймешь, что Патрик тебе не подходил?

Мама растерянно замерла. Всего на мгновение, но для меня оно тянулось дольше, чем годы, что прошли с того дня, когда бабушка произнесла эту фразу.

– Бывают вещи, о которых лучше не думать, – сказала мама.

А потом подошла к кровати и достала из чемодана следующую стопку одежды.

– А как ты думаешь, что случилось с Ребекой?

– Думаю, она хотела исчезнуть.

Постепенно облака рассеялись. Небо очистилось, вышло солнце, и все ожило, как будто старую черно-белую фотографию вдруг раскрасили. Силуэты далеких гор, лесная зелень, цветы в саду, деревья, идеальные, будто пластмассовые, зеленые луга.

Анита, жена управляющего, подала нам обед в железной беседке, стоявшей возле дома. По одной из ее колонн взбиралась крупная бугенвиллея с толстым стволом и множеством пурпурных цветков. Ее ветви служили нам крышей. На обед были бобы с рисом, чичарроном, патаконами и авокадо. Анита была белая, как и муж, с черными курчавыми волосами, и на все отвечала робкой улыбкой.

– Спасибо, Анита.

Робкая улыбка.

– Бобы очень вкусные.

Робкая улыбка.

Анита ушла, и папа накрыл мамину ладонь своей:

– Ты довольна?

Солнце просачивалось сквозь ветви бугенвиллеи. Пара красных бабочек и крошечный колибри кружили над цветами. Ручеек, протекавший прямо по территории финки, легонько звенел, будто колокольчик.

– Очень, – ответила мама, пытаясь охватить взглядом и дом, и окружающую его природу. – Невероятное место, правда?

– Да, – ответила я.

Паулина сидела с нами за столом, спиной к пропасти, с безмятежным лицом и изогнутыми ресницами и казалась такой же довольной, как я сама.

На закате Порфирио спустился в дом и закрыл окна.

– Чтобы вы не замерзли.

И мы тут же начали мерзнуть. От влажной прохлады все вокруг, даже наша одежда, даже воздух, которым мы дышали, казалось тяжелым и плотным. Мы сидели в гостиной. Папа читал газету, мама – журнал. Я, сидя на ковре с длинным ворсом, собирала пазл на две тысячи кусочков, найденный в кабинете: европейский пейзаж с лагуной, мельницей и лошадьми.

– Зажечь камин? – спросил Порфирио.

– Да, пожалуйста, – попросила мама.

Папа вместе с Порфирио пошли в другую комнату и принялись сновать туда-сюда. Мама сказала, что время нам всем надеть свитера, отложила журнал и поднялась по лестнице в спальню. Я хотела было последовать за ней, но, встав и подняв глаза от пазла, остолбенела.

Уже почти стемнело. Небо затянулось, и густой туман парил над вершинами гор. Белое пятно в форме амебы. Я представила себе, как пятно растет, подплывает к дому и окружает его. Не желая оставаться снаружи, оно ищет щели в дверных проемах, любая дырочка сгодится, чтобы просочиться внутрь.

Снаружи все побелело, а внутри уже стояли сумерки.

– А ты чего свитер не надела? – спросила мама, вернувшись.

В обертке из тумана дом стал другим. Узким и плоским, ненастоящим, как те, что показывали по телевизору.

– Давай-давай, иди.

Я поднялась к себе и надела свитер. Комната девочек была большая, с тремя кроватями, расставленными буквой «п», каждая у своей стены. Между ними стояли два сундука, они служили тумбочками. А еще полки с куклами, игрушками и энциклопедией «О мире для детей». Я выбрала том «Удивительные места» и уселась на кровать.

Там была статуя, огромная, больше любого здания: голый мужчина с краником наружу. А еще пирамиды, висячие сады, плавучая хижина прямо посреди реки, водопады, гейзеры, вулканы, снежные вершины, небоскребы, дворцы и храмы. Потом мама позвала меня ужинать, и я спустилась вместе с Паулиной.

На улице было совсем темно, в доме горел свет. Порфирио уже ушел, в задней гостиной горел камин. В оконных стеклах отражались огонь и лампочки, а вокруг – сплошная чернота; казалось, весь мир – это наш дом, одинокая планета в бескрайнем космосе.

Папа уже сидел за столом, спиной к самому большому из окон. Я усадила Паулину во главе, а сама села рядом с ним. Мама готовила на кухне, а я на нее смотрела. Волосы доходили ей до середины спины – гладкие, блестящие, наверное, она расчесалась, когда пошла надеть свитер. Их хотелось погладить. Она откинула крышку вафельницы, достала пару дымящихся сэндвичей, поставила на стол и села напротив папы. Он разлил свежевыжатый апельсиновый сок.

– А сколько лет было Мариу и Лилиане, когда пропала их мама?

Папа посмотрел на маму:

– Ты ей рассказала?

– Сок потом, Клаудия, – сказала мама. – Вначале съешь сэндвич.

– Эта тема не для разговоров с ребенком.

– А что я должна была делать? Врать? Скрывать?

– Ну, сколько им было лет?

Папа покачал головой. Мама попыталась вспомнить:

– Кажется, мы с Мариу были в третьем классе, а Лилиана на год моложе.

– Значит, вам было восемь?

– Где-то так, – подтвердила мама. – Нам было столько же, сколько тебе сейчас, а Ребеке – сколько мне.

– Значит, Паулина была права: Ребека не хотела исчезнуть.

– Это Паулина сказала?

Я кивнула, не переставая жевать.

– Так она теперь разговаривает?

– Да. Она сказала, что мама никогда не бросила