Симпатия - Родриго Бланко Кальдерон
Позвонил в «Аргонавты». Ответил Хесус:
— Я уже сам собирался тебя разыскивать.
— Доброе утро, Хесус. Я заночевал в квартире. Ты не мог бы за мной приехать?
— Конечно. Давай адрес.
Напоследок Улисес спросил:
— А Надин там?
Хесус понизил голос:
— Да. С ночи.
— В каком смысле — с ночи?
— И позавчера ночью тоже. За всей этой суетой после смерти сеньора Сеговии я тебе забыл сказать. Ранним утром, когда это случилось, она уже была здесь. Ты не знал?
— Нет. Не знал.
Хесус сказал — уже громким голосом:
— Отлично. Выезжаю.
По пути в «Аргонавты» Хесус поведал Улисесу, что Надин перед рассветом проникает в сад и танцует.
— Прямо как балерина.
— И все? Просто танцует и все?
Хесус покрепче сжал руль и сказал:
— Ну, еще вот я видел, что она как бы пишет. Понимаешь, как будто на дворе день. Сидит читает и пишет.
— А она не спала в этот момент?
— Глаза были открыты, но взгляд странный. Страшновато, по правде говоря. Даже не могу сказать, спала она или бодрствовала. А что, она этим страдает?
— Лунатизмом?
— Ага.
— Не знаю, — сказал Улисес. И, помолчав, добавил: — Насколько я знаю, нет.
В кухне уже ждала сеньора Кармен с двумя аре-пами и чашкой кофе.
Улисес позавтракал не спеша, смакуя каждый кусочек. Отнес тарелку в раковину, выглянул в окно, увидел Надин и спросил:
— Что это она делает?
Сеньора Кармен отложила полотенце, которым вытирала тарелки, и подошла.
— Доктор Мариела сказала — зарядку.
Улисес допил кофе и спустился в сад. Собаки, виляя хвостами, подбежали поздороваться. Они так радовались, что грех было не остановиться и не погладить всех троих. Фредо повалился на спину, и Улисес почесал ему живот. Майкл и Сонни тут же последовали примеру Фредо и потребовали того же. Улисес довольно долго возился с ними, стараясь, чтобы никто не оставался в обиде и не ждал своей порции ласки слишком долго. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз вот так общался с собаками? А ведь сам всегда хотел завести пса.
Надин полулежала на траве, запрокинув голову, и одним глазом посматривала на Улисеса. Ярость и печаль, переполнявшие его после разговора с Хесусом, вдруг улетучились. Майкл, Сонни и Фредо прилипли к нему и, как медицинские банки, высосали из тела всю хворь.
«Они как Христос, — подумал Улисес, шагая к Надин. — Берут на себя боль людей, только без распятия и страданий. Когда они виляют хвостами или крутятся на месте как сумасшедшие, то распространяют вокруг себя электромагнитную волну радости. Собаки — они как Христос, только сумасшедшие. Как Христос, который сошел с ума от радости».
Он встал над головой у Надин. Их перевернутые лица смотрелись друг в друга — инь и ян.
— Что ты делаешь? — спросил Улисес.
— Спину растягиваю, — сказала Надин.
— Я кое-что надумал на днях. Интересно, как ты к этому отнесешься, — протянул Улисес, хотя на самом деле мысль эта посетила его только что. — Что скажешь, если мы переедем в «Аргонавты»? Хотя бы на время, пока ремонт идет.
Надин закрыла глаза, скрестила руки на груди и улыбнулась:
— Я смотрю с восторгом.
Улисес никогда не видел ее такой красивой.
25
Пако сел в кресло-качалку рядом с изголовьем кровати, а Улисесу указал на другое, с регулирующейся спинкой.
— Эта фотография пятьдесят шестого года. Я приехал в мае, а брат в декабре, — Пако протянул Улисесу пожелтевший снимок: двое мужчин и женщина.
Он зайцем доплыл до Нью-Йорка и пересел на корабль до Ла-Гуайры — тогда многие его соотечественники отправлялись в этот порт в поисках лучшей жизни. Пако спрятался в остовах строительных кранов, занимавших большую часть трюма. Во время плавания он услышал, что краны везут на большую стройку в столице, Каракасе. В Ла-Гуайре он не стал сходить на берег. Забился между кабиной и противовесами и так и путешествовал, пока не оказался в районе нынешней станции Мариперес, у подножия Авилы. Там вылез и немедленно отправился разыскивать прораба. Прораб тоже был галисийцем, правда из Понтеведры. Пако попросился на любую работу: ему выдали тележку и поставили грузчиком.
— Тот кран стал моей каравеллой, а Марипе-рес — портом. С тех пор я отсюда ни на шаг.
Номер Пако в синем коридоре рядом с котельной состоял из двух комнат, объединенных в одну. Стены и тут были выкрашены в синий, но чуть более светлого оттенка. На противоположной от входа стене было три круглых окна, в которых по утрам виднелось зеленое пятно горы и бело-голубое пятно упиравшегося в небо Каракаса, что придавало номеру сходство с каютой. Как будто здесь, на нижнем этаже отеля «Гумбольдт», Пако нашел способ остаться зайцем на всю жизнь.
Оказавшись в естественной обстановке, он, словно рыбка, которую из пакета с водой выплеснули в аквариум, вновь обрел моложавость и подвижность. Здесь он быстрее передвигался, меньше горбился, а речь текла с невероятной ясностью, которую никто не мог бы заподозрить в древнем старике, пару часов назад сидевшем с потерянным видом на похоронах брата.
А дело, оказывается, было вот в чем: с 1956 года он никуда отсюда не уходил. Больше шестидесяти лет перемещался исключительно между отелем «Гумбольдт» и зданием Галисийского землячества на проспекте Мариперес. И выплывал из своего аквариума, только когда нужно было делать новый паспорт или подтверждать метрику.
— Да вот еще теперь на похороны Факундито выехал.
— А как же, если вы болеете?
— Я не болею. Но хватит обо мне. Дайте-ка я найду пакет, который для вас приготовил, — сказал Пако, вставая.
— Какой пакет? — не понял Улисес.
Пако шарил по книжным полкам, забитым журналами. Нашел папки с черными корешками, похожие на фотоальбомы, вытащил две или три и бросил на пол. Внутри оказались газетные вырезки — несколько штук разлетелись по полу при падении.
— Хотите, помогу? — спросил Улисес.
— Нет, я уже почти нашел.
И Пако засунул руку куда-то вглубь полки, как будто в стене за ней открывался тайник. Извлек деревянную шкатулку, уселся в кресло и протянул ее Улисесу:
— Вот, держите.
На крышке прямоугольной коробочки было написано «Коиба».
— Сигары? Это мне в наследство от Сеговии? Но я не курю, — удивился Улисес.
Старик рассмеялся:
— Да вы откройте.
В шкатулке лежал полиэтиленовый пакет. Улисес вытащил из него полоску неподатливой кожи, застывшую в форме прямоугольника, сантиметров десять на четыре. На одном конце болталась сломанная пряжка из тяжелого ржавого металла. Второй
