Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Недурной же сценарий кто-то высший сочинил о ней! В то время, как она, подобно марионетке, исполняла свою роль ни о чем не подозревая, великий кукловод все знал о ней наперед. Эх, удачливая она! Как много отдала бы она за то, чтобы просто спокойно жить, быть такой же, как все нормальные люди, и не впадать ни в какие крайности! Видимо, она была действительно особенным человеком, раз ей досталась столь замысловатая судьба.
Когда Галь вернулась из туалета, Дана Лев уже ждала ее возле выхода из кафетерия. Ей тоже нужно было возвращаться к своим делам, и она спросила девушку, проводить ли ее. Та с улыбкой покачала головой и отказалась, ибо ей очень хотелось побыть наедине со своими мыслями. Напоследок она задала учительнице лишь один вопрос:
– Если я теперь должна заниматься в экстерне, то когда же мне приходить в мой класс?
– Когда угодно, – улыбнулась Дана. – Правда, как таковых уроков больше нет, зато остались классные часы, внеурочные собрания. Думаю, Шели тебе сообщит. Приходи обязательно!
– Спасибо! – отвечала Галь и обняла класную руководительницу. – Спасибо тебе за все!
После этого они разошлись: Дана Лев отправилась в учительскую, а Галь – к выходу из школы через задний двор.
Голова у нее шла кругом, дыхание все еще спирало от смешанного ощущения неловкости и радостного волнения за то, что ее тут не забыли, не бросили, не предали поруганию. Ах, если бы ей узнать имена тех, кто пожертвовали деньги в ее фонд! Тогда она бы лично поблагодарила их от всей души, и, не скрывая слез, сказала бы, что они все спасли ей жизнь. Именно так. Вспоминая свой пансионат, ту заботу, которая ее окружала там, она не смогла бы поступить иначе.
Она завернула к небезызвестному спортзалу, оттуда – к администрации. Вновь перед ней тянулись пустые, гулкие коридоры, где до нее, как во сне, доносились чьи-то громкие, резко обрывающиеся голоса из-за полураскрытых дверей и лестничных клеток. Снаружи палило солнце, но внутри царила легкая прохлада. Да, во всем уже чувствовался конец, но вместе с тем средь этих стен создавалось впечатление бесконечности. Совершенно непередаваемое ощущение!
Девушка, не торопясь, шла вперед, упиваясь им, и, внезапно, ею овладело еще одно: что она была сейчас не одна в этом безлюдном коридоре, что рядом с нею кто-то находился. Она даже могла догадаться кто, поскольку, в кажущемся уже далеком прошлом, не раз ощущала на себе этот пронзительный, полный мольбы и безнадежности взгляд. Она замедлила шаги – все то же. Хотя, возможно, на сей раз это просто шалили ее нервы, ее обостренные, как у хищницы, чувства.
Но ведь ее чувства никогда ее не подводили!
Галь Лахав медленно, с опаской, обернулась, и оказалась лицом к лицу с Одедом.
Молодой человек стоял, прижимаясь всем телом к выступу стены. Лицо его было бледным, глаза расширены, грудь тяжко вздымалась. Он помогал друзьям с декорациями для выпускного бала, и как раз относил готовое на склад. Когда он уже шел назад, то увидел Галь, не спеша проходившую по коридору.
Кровь застыла в его жилах при виде нее. Застыла и тотчас вскипела. Сердце замерло. Это была она: та ужасная женщина-вамп, та одичавшая пантера, что накинулась на него с невообразимыми оскорблениями, пытаясь изнасиловать, – хоть саму ее незадолго до того постигла та же участь, – та спятившая девица, что оскорбляла и отталкивала его не раз, несмотря на всю его ласку и преданность, та светлая, чистая, далекая девушка его мечты, чью фотографию он бездумно утащил и на которую больше не решался взглянуть. Это была она, Галь Лахав, совершенно неузнаваемая, и в то же время та же самая, вернувшаяся оттуда, откуда лишь немногие возвращаются. Как и прежде, она проходила мимо него, блистая в светотени коридора величественной красотой, а он, тоже верный себе до конца, не посмел кинуться за ней, окликнуть, прижать к себе, поцеловать. Он лишь пошел за ней на расстоянии, словно влекомый магнитом, не зная, зачем это было ему нужно после всего, что между ними случилось. Это было сильнее его, его гордости, его разочарования, его жутких, болезненных воспоминаний.
И вот, они стояли друг напротив друга, растерянные и безмолвные. Никаким словам тут не было места. Никакие слова не смогли б описать эту встречу. Смотрящему со стороны она показалась бы слишком нелепой, ибо парень и девушка застыли лицом к лицу, точно вросли в землю. Вместе с тем, как будто электрический ток пробегал между ними, приковывая их друг к другу, и наполняя пространство между ними взрывной энергией. Их нервы трепетали как натянутые струны, сердца рвались, но ни он, ни она, были не в силах шагнуть навстречу друг другу, выдавить из себя хоть звук. Оба знали: их общий счет был гораздо весомей любых приветствий, улыбок и объятий, и ничто не соединяло их сейчас больше, чем эта тишина, эта дистанция, эта странная скованность по всему телу.
Галь смотрела на своего старого друга, перед которым глубоко осознавала свою вину, и понимала, что должна была что-то предпринять. Но любое из ее действий выглядело б слишком жалким. Этот юноша сделал ей столько добра! Он предложил ей свою любовь, когда никому не было до нее дела, он оказал ей первую помощь, когда она валялась, голая и вся в побоях, в грязи, он выдал банду и рассказал полиции правду о ней. Наверняка он также участвовал в сборе денег в ее фонд. Чем же ей, неблагодарной, отплатить ему сейчас? Что ему сказать во искупление своих издевательств над его кротким, мягким сердцем? Разве что: "Прости меня. Спасибо тебе за все, но увы, я не была тебя достойна. Давай останемся хорошими друзьями". И это все? Какая пошлость!
"Если б ты только пожелала, я бы сделал тебя самой счастливой", – отвечал ей глазами юноша. – "Моим наибольшим недостатком было то, что я ничем не был похож на Шахара. Но я сделал все, что мог".
Ах, как он был рад снова видеть ее здоровой! Как он молился за нее все то время, что она находилась на лечении, и как ждал этого момента! Ведь Галь, на самом деле, оказалась без вины виновата перед ним,
