Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
В Лондоне полно людей со всего света. Я такого не ждал: тут есть индийцы, арабы, африканцы, китайцы, и не знаю, откуда приехали все эти европейцы, но среди них точно много неангличан. И это только те, кого я видел на нескольких улицах, по которым хожу, а ведь город огромный. Когда мимо едет двухэтажный автобус и ты видишь в окнах лица пассажиров, это как иллюстрация из детской энциклопедии «Народы мира». Куда ни пойдешь, надо протискиваться сквозь толпу и держаться за свои вещи. Может, в Гайд-парке и не так, потому что на картинке он просторный, но в других местах более-менее везде.
Я хожу в колледж почти каждый день. Я нарочно хожу пешком, чтобы привыкнуть и не бояться улиц, но еще и потому, что мне так больше нравится. Дорога занимает минут сорок, но это лучше, чем толкаться в метро или автобусах, где всегда полно людей. Честно говоря, меня пугает эта давка. В метро иногда так стискивают, что дышать трудно. Поезда, которые ездят под землей! Мы такие отсталые! На самом деле до колледжа недалеко, и ходить пешком гораздо спокойней. Ты не представляешь себе, какой этот город гигантский. Вспомни, как я доезжал до школы за десять минут. Не волнуйся, я не собираюсь превращаться сама знаешь в кого и говорить о Лондоне точно о каком-то волшебном царстве. Дядя Амир и тетя Аша шлют тебе привет. Они очень заботливые и делают все, чтобы я чувствовал себя как дома. Я думаю о тебе и папе. Кто теперь носит ему еду?
Обнимаю,
Салим
Я старался не обращать внимания на их нетерпеливость. Сначала тетя Аша относилась ко мне как к гостю и защищала меня от дяди Амира и детей. Но это продолжалось всего пару недель. Потом я уже не знал заранее, чью сторону она примет. Когда она звала меня, громко выкрикивая мое имя, я должен был немедленно бросать все свои дела и сломя голову мчаться к ней, чтобы меня не упрекнули в неуважении. Я не привык к подобному тону, к повышению голоса и к тому, что меня так часто и сердито отчитывают за то, в чем нет моей вины. «Думаешь, тебя тут обслуживать будут?» — спрашивала она, если я недостаточно быстро справлялся с поручением. Иногда она обращалась ко мне ласково и доверительно, как к младшему брату. В других случаях говорила со мной точно с ленивым слугой или ругала за какое-нибудь досадное происшествие с детьми, точно нерадивую няньку. Потом некоторое время вовсе со мной не разговаривала, как будто охваченная глубоким негодованием.
Может быть, своим приездом я нарушил равновесие в дядиной и тетиной жизни, лишил ее легкости. Стоило хоть чему-нибудь пойти не так, как у обоих начинали звучать в голосе обиженные нотки, словно на них ополчился весь мир. Но они не всегда были такими, и я старался соответствовать их ожиданиям. Я напоминал себе, что должен проявлять благодарность. Каждый день я ходил в колледж и не пропускал занятий. Я присматривал за детьми, в положенный час давал им молоко с печеньем и сидел с ними, когда их родители уходили из дома. Это были цивилизованные дети, и они уже знали, что их жизнь будет богатой и насыщенной.
Как-то солнечным воскресным утром мы пошли в Гайд-парк, который оказался даже ближе к нашему жилищу, чем я думал. Я играл с детьми, тетя Аша смотрела на нас, улыбаясь и аплодируя нашим коленцам, а дядя Амир фотографировал. Он заставил меня позировать, чтобы сделать несколько снимков для матери — юноша на семейном отдыхе в знаменитом Гайд-парке в Лондоне, где все самое знаменитое в мире. Через несколько дней, получив готовые фотографии и увидев среди них мои персональные, дядя Амир нахмурился: на каждой из них я широко улыбался.
— Ни индивидуальности, ни стиля, — сказал он. — Ты выглядишь как клоун. Зачем было так ухмыляться?
— Не знаю, — ответил я. — Мне кажется, я нервничаю, когда меня фотографируют.
Дядя Амир посмотрел на меня с изумлением.
— Глупости, — сказал он. — Ты что, маленький?
— Если на меня наводят фотоаппарат, я всегда так улыбаюсь, — признался я.
— Это не улыбка, а ухмылка, — возразил дядя Амир. — В следующий раз, когда я буду тебя фотографировать, пожалуйста, соберись и покажи свою индивидуальность, а не свои зубы.
Очередной солнечный день не заставил себя ждать, и мне велели взять мои книги и разложить их на столике во дворе, а потом сесть за этот столик и сделать серьезный вид, будто я с головой погружен в учебу. Так захотел дядя Амир: пусть моя мать знает, как мы ему обязаны.
Через месяц-полтора я нашел вечернюю подработку в супермаркете и с удивлением обнаружил, что мне приятно раскладывать по полкам товары и мыть полы. Поначалу я даже не сообразил, что это объясняется удобной возможностью сбежать из дома с его удушливой атмосферой. Я не знал, для чего служат некоторые товары на полках. Все было новым и иногда непонятным, но в этой странности внезапно проступало и что-то знакомое. Какая хорошая идея, думал я, догадавшись о назначении того или другого. Мне приходилось добираться до магазина и возвращаться оттуда поздно вечером, искать дорогу, успевать на автобус, учиться жить. После первой зарплаты я ненадолго забыл о том, как утомительна моя работа. Иметь деньги, заработанные собственным трудом! Меня охватило восхитительное чувство свободы, что было нелепо, как будто теперь я сам распоряжался своей жизнью. На каникулах я стал дополнительно работать на складе, а позже еще и в прачечной, превратившись в настоящего раба-мигранта, — так мне хотелось доказать дяде Амиру и тете Аше, что я достоин светлого будущего, которое они передо мной открыли.
В декабре выпал снег.
Дорогая мама!
Сегодня я стоял на ледяном пуху. Утром, когда я проснулся, было совсем тихо. Я подошел к окну посмотреть на задний двор, а там все изменилось. На соседних крышах лежал снег, и все выглядело таким чистым! Я сразу вспомнил ангела на холмах Мекки и то, как он омыл сердце мальчика-пастушка свежим снегом. Тротуары тоже засыпало, и сначала ходить по ним было очень приятно — вокруг тихо-тихо, и слышен только негромкий хруст. Правда, потом снег быстро стал грязным и скользким от ног прохожих и
