Тут мой дом - Эльчин Сафарли
Я не заметил, как кастрюля заполнилась голубцами. Они небольшие, потому что каждый капустный лист бабушка разрезает надвое. «У нас голубцы готовят немного иначе, чем, например, в России. Они не должны быть крупными, сворачиваются трубочками. Видишь, еще айву добавляем или каштаны…» В этот момент Гоша громко залаял – в соседней квартире громко хлопнули дверью. «С едой я справляюсь с удовольствием, но с Гошей гулять не собираюсь. Сразу вас с Али предупреждаю: кормить пса буду, выгуливать – нет. Ваша ответственность».
Бабушка, подмигнув мне, ставит кастрюлю на плиту.
* * *
– Мы жили, и все вроде было, но будто чего-то недоставало. Ты замечал? Нам не хватало собаки!
– Может, мы не понимали этого, потому что она у нас как бы была, только на даче?
– Вот именно, «как бы», Амир. Мы кормили Гошу, снимали с него клещей, он спал у нашей калитки, и временами мы пускали его на веранду. Он вроде был, но при этом его не было.
– Смотри, как крепко спит, будто высыпается за все бездомные годы.
– С чего это дедушка решил забрать Гошу в город? Может, чтобы нам сделать приятное после папы? Или так к нему привязался, что не смог оставить друга на даче.
– Хочется верить, что второе… Али, папа не звонил?
– Нет. Наверное, занят.
– Или не хочет звонить.
– Амир, ты говоришь только о том, чего ты хочешь. Как будто папа – робот, который должен выполнять наши ожидания. Ты обижаешься, забывая о том, что он человек.
– …который может быть разным?
– Да, как и мы. Мы тоже не всегда послушные, благоразумные. Помнишь, как, никому не сказав, сбежали с дачи в город? Хотели в кино сходить.
– Ха-ха, да! И я чуть не потерял вас.
– Амир, думаю, папе нужно время. Ему тоже сейчас тяжело.
– Хорошо, Али.
– Ты говорил, что я слишком спокойно отношусь к тому, что папа с мамой расходятся. Я тоже переживаю, но по-другому, не как ты… Часто стал сниться папа.
– И мне.
– Знаешь, сны эти радостные. Как мы спускаемся по Коммунистической, город в снегу, памятники переоделись в пышные белые одежды.
– А я вижу нас на море. Папа на пляже нарезает арбуз и первый кусок протягивает маме. Помню свои мысли: пусть так будет всегда – папа с мамой, мы с ними, а еще арбуз и море.
* * *
За четыре дня на даче я так привык к тамошней кровати, свету из окна, Косатке, печному теплу и дедушкиному храпу, что сейчас не могу заснуть. Может, я слишком выспался?
Книгу с дачного подоконника я захватил с собой. Али с Гошей спали, когда я решил немного почитать. Достаю из-за батареи фонарик (прячу его от мамы) и, накрывшись одеялом, читаю Джерома.
Запах старой книжки перемешался с чем-то дачным; ощущение, будто я сейчас там. Вновь подчеркнутый фрагмент. «Посмотрите на Монморанси – и вам покажется, что это ангел, по каким-то причинам, скрытым от человечества, посланный на землю в образе маленького фокстерьера».
Скидываю одеяло, смотрю на Гошу, спящего на ковре между нашими кроватями, – не верится, что он тут. Чудеса! Перед сном мы с Али выгуливали его у дома. Пока он боится городских звуков, поджимает хвост.
Уверен, папа обрадуется Гошиному появлению. Будем вместе гулять в Английском парке.
24. Нам всем нужна нежность
Охапка розовых, белых гвоздик – столько я еще не видел. Хати раскладывает их на застеленном газетами кухонном столе, отрывает нижние листья, подрезает стебли и ставит цветы в вазу. Мама сидит на табуретке, оперевшись о стену. «Спасибо, Хати. Докатились, женщинам чаще дарят цветы женщины, а не мужчины».
Хати внюхивается в бутон. «Не пахнут. А как иначе? Цветы зимой только из парников. Они у Сахиба в Маштагах. Это мой поклонник, не пропускает ни одной премьеры, представляешь? Зовет замуж, но я с ним предпочитаю дружить. И время от времени просить свежие цветы для любимой подруги».
Мама ставит чайник, достает из холодильника несколько кусков «Наполеона», бабушка вчера купила их в гастрономе на Корганова; там, по ее словам, торт лучший, рассыпчатый.
Цветов еще куча, а ваза почти полная. Бегу в гостиную, приношу из серванта еще две. Хати посылает мне воздушный поцелуй. «Алия, времена не меняются, по сути все одно и то же. Нам всем так же, как и два века назад, нужна нежность. Я вот думаю, сколько же голода у людей по таким элементарным вещам, как любовь и внимание, – одна большая черная дыра. Жаль, что нет волшебной палочки, способной утолить этот голод. Тогда в мире было бы меньше зла».
После папиного отъезда Хати чаще приезжает к маме, они закрываются на кухне и болтают. Бабушка не мешает им и бранится, когда я, Али или Гоша врываемся туда за вкусненьким.
И в этот раз бабушка зовет меня к себе. «Амир, иди почитаем». Выхожу из кухни, прикрыв дверь. Хочу услышать, о чем они говорят; наверняка о папе. Вдруг они обсуждают примирение, и скоро все будет как было? А может, папа предложил маме переехать в Кировабад, но ей тяжело оставить работу в поликлинике?
Зазвонил телефон. Бабушка увлекается беседой с Торой. Пользуясь моментом, выскальзываю из комнаты, прокрадываюсь на цыпочках к кухне.
«Такая обида на него, Хати. Ничего не могу с собой поделать. Мы говорили перед отъездом, я сказала, что хочу попробовать дать нашим отношениям шанс. Он сказал, не хочу. Понимаю, что это его выбор, но как же сложно это принять. Я остаюсь с двумя детьми, он уезжает в свободное плавание в другой город. Как будто Рауф выбрал легкий вариант, нет?»
Слышу, как тетя Хати встает, открывает форточку, закуривает. «Думаю, этот выбор нелегок для вас обоих. Тем более зная, как он любит мальчишек. Аля, я не могу и не хочу ничего советовать, просто буду рядом. Вы сами должны прожить эту историю. И пережить, если получится».
Во мне закипает злость. Забегаю в нашу комнату, залезаю на подоконник, задергиваю занавеску. Папа не хочет быть с нами. Почему? Кто в этом виноват? Я, Али, мама?
* * *
Похолодало. Мы с Али сидим на подоконнике, смотрим на небо, накрывшее город серой плитой. Гоша подбегает, просится к нам. Поднимаю его, и втроем слушаем ливень. «Смотри, Гоша, что там творится, скоро идти гулять». У меня возникла идея. «Слушай, может, сошьем Гоше
