Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– А Мейталь и Наора? – осторожно спросила Галь.
– Нет, – отрезала Шели, не меняя положения. – С ума сошла, что ли?
Они обе помолчали некоторое время, словно собираясь с силами. В самом деле, они не смолкали уже больше двух часов! Может быть, в первый раз за все годы между этими двумя девушками возникло такое единство, что они так долго проговорили без устали о настоящих, жизненных вещах. Лучше всего чувствовала это Шели, и ей было от этого необычайно приятно. Почти такое же глубокое чувство находило на нее в последнее время, когда она оставалась наедине с Хеном, причем раз от раза все больше и больше. Кто знает, было ли это тем же самым чувством, что испытывала раньше Галь к Шахару?
Пока она размышляла над этим, Галь обратилась к ней с робким вопросом об Одеде. Шели не ожидала услышать от нее вопрос об их несчастном товарище, и не сразу нашлась, что ответить. В принципе, ответить было нечего. Одед был с виду очень собран и спокоен, но глубоко печален. Он ни с кем не делился своим наболевшим – может быть, кроме своих родителей, – и занимался, как и встарь, сплошной текучкой: школа-дом Единожды вспыхнув и погаснув, он словно вернулся к своему прежнему, обычному состоянию.
– Передать ему что-нибудь? – спросила она несколько уповающе.
– Нет, пожалуй, – покачала головой Галь.
– А жаль, – не удержалась Шели.
Галь повернула к ней лицо, на котором не отражалось ничего, кроме неловкости, и изрекла:
– Моя консультант мне посоветовала впредь почаще обращать на него внимание и думать о нем хорошее. Она считает, что это поможет нам сблизиться.
– А ты как считаешь? – последовал суховатый вопрос.
– К сожалению, мне этого не достаточно, – также сухо проговорила Галь в ответ. – Возможно, будь я обывательской, рациональной, уравновешенной натурой, то это помогло бы. Но мне важна искра. Ток. Поэтому, как бы я хорошо ни думала об Одеде, сколько бы ни старалась его полюбить, ничего бы из моих попыток не вышло. Поверь, это мое решение осознанно, и я в нем не раскаиваюсь. Единственное, в чем я действительно страшно виновата, это в моем гадком отношении к нему. Ты ведь знаешь, что это он был со мною в ту ночь?..
– Да, знаю, – перебила Шели, устремив глаза в землю. Потом, смущенно их подняв, спросила: – А это правда, что ты приняла его тогда за… Шахара?
Галь очень густо покраснела и промолчала. Но, минуту спустя, резко придвинулась к подруге и схватила ее за вспотевшие от жары и волнения руки.
– Прошу тебя, не говори ни Одеду, и никому другому, что ты была у меня здесь! Даже моей маме! Она ужасно оскорбится. Мне, на самом деле, еще запрещены всякие свидания. Тебя пропустили по особой просьбе. Я только начинаю приходить в себя, и не вынесу шума, что поднимется в классе, если все узнают. Тем паче, что, скорее всего, я туда не вернусь. Ведь меня выгнали, – произнесла она с такой печалью, что у обеих глаза снова увлажнились.
Шели встала со скамейки и заходила по живому уголку. В ней боролись желание приободрить подругу с пониманием, что исключение, все-таки, есть исключение, и что она вернется в школу – если захочет – лишь как гостья. Одно она знала точно: что Галь ее не потеряет. Ни ее, ни Хена.
– А Дане? – попыталась она.
– Дане… да. Но только ей одной!
– Я обещаю, – согласилась Шели.
В глубине аллеи показалась Рики. Подошло время их консультации с Галь, и Шели нужно было уезжать. Подруги начали прощаться, не зная, когда они встретятся снова. Как в известной сказке: часы пробили полночь, карета превратилась в тыкву, а лошади – в мышей.
Галь медленно проводила свою посетительницу до ворот, горячо поцеловалась с ней напоследок, и, не отрываясь, глядела, как та трогалась на своей старой, трескучей ибизе. Затем, с глубокой благодарностью, вернулась к Рики, чтобы изложить ей все ощущения от недавнего чудесного общения с подругой.
Вечером, сидя в своей комнате за столом перед маленькой лампочкой, девушка, уже осознанней, повторяла себе все то, что на радостях выложила консультанту. Она ощущала, что теперь ее дни в пансионате будут тянуться еще длинней, поскольку с посещением Шели в ней вдруг проснулась совершенно иная тоска по воле, по общению с нормальными людьми, по новым связям. Где места, в которых она еще не побывала, книги, которые не прочла, мужчины, которых не любила, светлые переживания, которых не испытала? Все это ждало ее там, куда укатила ее подруга. Думала она и о школе, и о выпускной книге, над которой уже работали, и в которую она тоже могла бы вложить свой талант, и о всех обещаниях Шели. Она ужасно паниковала от того, что школьная жизнь завершалась без нее, что близился выпускной вечер, на который она, наверное, не успеет даже в качестве гостьи, что она пропускала выпускные экзамены. Сколько же всего она пропускала по собственной глупости! И что теперь? Бежать вослед за удаляющимся поездом или идти другой дорогой в своем темпе?
Девушка думала обо всем посматривая на журнал, который бросила ее сожительница. Ее рука машинально потянулась к нему, начала перелистывать. Взгляд ее остановился на нескольких картинках, затем пошарил по комнате в поисках ножниц. Ножниц не оказалось, зато нашелся пластмассовый ножик с пилкой. Вот уже первые, немного корявые, вырезки легли на стол. К ним присоединились некоторые крупные буквы. Так же использовались чистый лист бумаги и цветные наклейки.
Галь снова создала коллаж! Он был, в отличие от прежних ее коллажей, лишенным всякой темы, но смотрелся ничуть не хуже, и, в принципе, отражал то, что творилось в ее душе. Ибо как еще можно было отразить весь сонм мыслей и эмоций, что захлестнул ее всю?
Галь гордилась своим долгожданным творением, радовалась вдруг вернувшемуся вдохновению. Она чувствовала, что силы прибывали к ней, что она пробуждалась к жизни. Завтра она покажет коллаж Рики и Шарон, попросит зачислить ее в кружок по исскуству, будет этим заниматься вновь и вновь. Теперь ей этого хотелось. Ей казалось, что новая вспышка творчества являлась добрым знаком, предвещающим ее выздоровление и – свободу!
Те, со своей стороны, тоже не скупились на похвалы, хотя и не спешили слишком радоваться. Да, коллаж этот означал хорошее начало, но лишь начало, от которого был еще очень долог путь к вожделенной «свободе» Галь. Ее душевное и физическое состояние улучшились, но не настолько, чтоб счтитать ее совсем здоровой. Они посоветовали ей продолжать в том же духе, не
