Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Значит, это правда, что все эгоисты, – пробормотала Галь в отчаяньи. – Моя мама тоже не дала отцу этого идиотского престижа, и он обрел его с "начальницей соседнего отдела", – презрительно повторила она давнишние слова матери. – Не знаю, чего такого приобрел этот болван с моей бывшей подругой, но мне, выходит, надо было быть черствой и вести себя наплевательски по отношению к нему.
– Ни в коем случае! – воскликнула Рики. – Вы должны были вместе это обсудить и прийти к общему решению. Ты же поспешила принять решение за вас двоих, в расчете на то, что он это оценит. Я думаю, что причина в примере твоих родителей. Ты панически боялась быть брошеной, как твоя мама, и совершала все свои поступки исключительно ради того, чтоб твои близкие были всегда рядом с тобой. Но на самом деле, уметь идти на компромиссы ради любимого человека является очень важным качеством в жизни. При условии, что при этом ты не потеряешь твоей самодостаточности.
– Как я узнаю, есть ли она у меня? – подавленно спросила девушка, чувствуя, что внутри у нее все переворачивалось.
– Давай подумаем, – предложила консультант. – Чем ты больше всего любила заниматься? Что давало тебе чувство умиротворения, устойчивости?
– Я любила создавать коллажи, – не задумываясь, ответила Галь. – Когда-то я делала их очень много, но, как только рассталась с Шахаром, вдохновение мое пропало.
– По понятной причине. А каковы были темы твоих коллажей?
Галь принялась перечислять свои творения, что лежали в огромной свалке в ее шкафу. Как ни странно, она больше не испытывала никакой тоски по ним, им, что составляли важную часть ее жизни. Наверно, из-за сомнения, что из-под ее руки может еще выйти что-то цельное, искреннее, талантливое. Зато она никак не осмеливалась упомянуть о другом, действительно наболевшем: о сожженных фотографиях. Ах, как она мучилась от того, что не прислушалась тогда к убеждениям Шели и уничтожила их всех! Как горько было понимать, что она уже никогда их не восстановит!
Консультант, конечно же, не знала ничего о настоящих мыслях Галь. Она слушала, как Галь говорит о своих коллахаж, и добавляла недостающие штрихи к ее портрету. Галь оформитель. Галь творец. Дизайн, как и любое искусство, говорил о поиске прекрасного и о самовыражении. Если Галь обладала этими качествами, то те кружки, которые проводились в пансионате в вечерние часы, не только вернут ей ощущение твердой почвы под ногами, но и, возможно, дадут ей путевку в жизнь.
– Я посоветовала бы тебе вернуться к коллажам, – заметила она, когда Галь закончила. – Как ты знаешь, мы проводим кружки по прикладному искусству, и очень успешно.
– Не хочу, – вяло отрезала та.
– Хорошо! – решила не настаивать Рики. – Пусть к тебе сначала вернется вдохновение. Но отнесись к занятию коллажами как примеру, когда ты ощущаешь себя самодостаточной. Ты – создатель твоих коллажей, то есть, образно говоря, – твоей жизни. Твои желания, твоя цель в твоих руках, и никто у тебя не отнимет их. Ты стоишь на своей земле, и ты спокойна. Точно также – в отношениях с людьми. Когда ты поймешь и почувствуешь, что почва не выскользнет из-под твоих ног если что-то сложится не по твоему плану, что для себя ты все делаешь правильно, а то, что нет, то готова исправить, и главное – что все это просто вехи на пути, которых не избежать, то судьба твоя будет в твоих руках, также, как и коллажи.
Галь задумчиво ворочала носком ноги круглый камешек, валяющийся под скамейкой, и глядела в траву. Над головой ее развернулось чистое, дышащее теплом весеннее небо.
Сколько времени она уже здесь провела? Вроде, не так много, но кажется, что целую вечность. Беседа с Рики словно заставила ее мысленно перенестись в школу, но не назад, в прошлое, а в протекающее там без нее настоящее. Недавно был день рождения Хена. Наверно, он устроил себе нечто грандиозное, подобное именинам Шели. А скоро день рождения Шахара, затем – Лиат. Все они, соответственно, готовились к экзаменам на аттестат зрелости, и паралелльно – к выпускному балу. Все, все они шли дальше своими дорогами, и только она одна безвыходно торчала, никуда не двигаясь, в этом изысканном пансионате. Внесут ли ее, изгнанницу, хотя бы в выпускную книгу?
"На сегодня достаточно", – довольно решила Рики, и, не смея нарушать ход мыслей Галь, медленно встала со скамейки и удалилась. Та даже не заметила, что осталась одна.
Мысли девушки, в самом деле, были нелегкими. Она не представляла, как будет выстраивать свою жизнь с чистого листа, без сожженных фотографий, без бывших товарищей, без всего, что ей было ясно и привычно. Что же сейчас в ее жизни было ясным и привычным? Эта скамейка, к которой она как будто бы приросла? Ее комната? Столовая? Если раньше Галь испытывала боль и постоянно лила слезы, то теперь душа ее была ужасно опустошена, и словно вывернута наизнанку. У нее даже не осталось эмоций – у нее, той, что всегда жила исключительно ими. У нее вообще ничего не осталось.
Назавтра она не явилась на консультацию, без предупреждения. Обеспокоенная Рики прождала ее очень долго, и, в конце-концов, отправилась на ее поиски. Другие пациенты, к которым она обращалась, видели Галь и в группе Шарон, и на обеде, и могли поклястся, что она была где-то рядом. Однако никто не мог сообщить, где она была теперь. Наконец, кто-то махнул рукой в сторону живого уголка, и Рики в самом деле нашла беглянку там, возящейся в кроличьей клетке.
Первым ее порывом было побранить девушку за то, что та нарушила порядок и заставила ее поволноваться, но она быстро сообразила, что могло за этим крыться и воздержалась. Вместо выговора, она с улыбкой приблизилась к Галь и мягко спросила, чем она занимается.
Галь извинилась, что не сообщила заранее, что ее попросили поменяться дежурством. На самом деле, никто ни о чем ее не просил, но какое это теперь имело значение?
– Как ты себя чувствуешь? – спросила консультант.
– Нормально… – виновато ответила та. – Нормально, – повторила она уверенней.
– Что ж, не буду тебе мешать.
– Нет, минутку… Я еще раз извиняюсь. Обещаю, что этого не повторится, – произнесла она.
Рики утвердительно кивнула и собралась вновь покинуть Галь. Но тотчас обернулась. Ее призвал пронзительный взгляд девушки, устремленный ей в спину, одновременно смущенный, отчаянный и умоляющий. Ей не
