Багаж - Моника Хельфер
История гласит: все обошлось. Йозеф молча лег к ней в кровать, и она села на него верхом и ждала, когда он управится. Йозеф, отец ее детей, она останется с ним до самой своей смерти, и, чего она еще не знала, продлится это не так много времени.
Но он не был на поле битвы. То было не поле, а горы. Его битвы происходили в горах. Там они рыли себе пещеры, в Италии. Они жили в горах как в домах. Там они оборудовали себе столы, лавки, нары. Занавески — на случай, если кто-то хотел побыть один, сам с собой. Мог их задернуть. И все равно эти пещеры были как разверстые пасти глубоких закопченных каминов. И постоянно царил шум. И всякие гадости в разговорах, которые действовали ему на нервы, Йозеф никогда в них не участвовал, никогда их не вел, и дома тоже.
Он заработал денег, в поле, в горах. Чем и как, он не сказал. Он выложил перед Марией на кухонный стол пачку банкнот. Деньги были завернуты в трусы.
Он истосковался по горячей воде и по мылу, только после этого, мол, он ляжет к своей жене. Мария расстелила на кухонный пол полотенце, и он на него встал. Сперва он растерся с горячей водой, Мария потерла ему спину, потом он остриг себе ногти на ногах и на руках и отшлифовал их пилкой, потом побрился, намылился второй раз и снова побрился. Волосы у него были свежеподстрижены, специально для отпуска, ну, хотя бы это функционировало на войне. Это и еще кое-какие вещи. Йозеф неожиданно разговорился. Но лишь ненадолго. Как будто кран с водой открыли, а потом снова закрутили. Он накинул полотенце себе на плечи и голый и босой пошел вниз к источнику и уселся там в бетонную ванну. На день Всех Святых, 1 ноября, выпал снег и на некоторых местах еще остался лежать. Но холод всегда был ему нипочем.
В кровати, под боком у жены, Йозефу тяжело давалось не думать о тех двух мужчинах из деревни, убитых на войне, он только сейчас от Марии узнал об их гибели, а также о двух следующих. Он и остальные деревенские тогда попали в разные части, кто куда, их разлучили уже на следующий день после того, как они вышли из деревни. Их шляпы пережили их головы. Значит, уже четверых деревенских не было на свете.
И тело его оставалось холодным. Как будто в нем до самой серединки не было ничего теплого, как будто даже в сердце его кровь оставалась холодной. Он остался жив, и за это его мучила совесть. Он сказал об этом. А больше не сказал о войне ничего.
— При чем здесь ты? — спросила она.
— Будь на то моя воля, войны бы не было, — сказал он. — Но вся деревня, я знаю, считает меня виноватым в том, что я живой.
— С чего ты взял? — спросила она. — Мне бы и в голову никогда не пришло так думать.
— Мы на фронте это обсуждали, — ответил он. И потом добавил: — Еще посмотрим, выживу ли я. Ты права. Мне нечего стыдиться, пока не подвели черту под счетом.
На это ей нечего было сказать.
— А почему ты говоришь «на фронте», а не «на войне»? — спросила она, сама не зная зачем. На самом деле она и сама не видела никакой разницы.
— Ну, так они там наверху придумали, — сказал он. — Еще говорят «пал в бою», как будто гибель от пули означает, что человек просто шел и упал. Что-то я не видел, чтобы человек шел себе и ни с того ни с сего упал.
Он мог бы много рассказать о том, как погибают на войне. Там и речи не было о простом падении. И кто только додумался до такой глупости! Это опять же походило на то, будто открыли кран с водой. Вот только что человек стоял, а потом упал. Глупость какая. Когда идет стрельба, ты в основном лежишь, и если в кого попадает пуля, тот так и остается лежать. И вот кран с водой уже снова завернули. Мария не привыкла к таким речевым залпам у мужа. И это ее встревожило. Для нее это было верным признаком того, что он стал другим. Она боялась, как бы в нем не возникло и других перемен.
Она думала, будто это его чувство вины повинно в том, что его тело остается таким холодным. Она прижималась к нему, растирала его спину, облегала его сзади всеми своими изгибами.
— Я никак не могу тебя согреть, — сказала она.
— А я не мерзну, — ответил он.
Если хоть раз видел своими глазами это безумие. Если хоть раз видел лазарет. А ведь каждому хотелось в лазарет. Всем почему-то казалось: там стоят кровати, застеленные свежим бельем. И там есть ванна для мытья. Ванна для мытья! И душистое мыло. Душистое мыло! Но стоило кому-то попасть туда хоть раз, как он предпочитал вернуться обратно на фронт. По сравнению с лазаретом куда уютнее было в их пещерах, пронизанных сквозняками. Стоило только раз понюхать вонь лазарета. Стоило только раз увидеть там руки и ноги. Которые лежали там повсюду. Как будто их кто-то забыл. Они просто валялись кругом. И многие другие вещи валялись.
— Что там валялось повсюду? — спросила она.
— Тебе лучше не знать, — сказал он.
— Тогда давай лучше не будем говорить об этом, — предложила она.
— Да, лучше не будем, — согласился он.
Они молчали. Как будто больше не находилось ничего другого, о чем можно было бы поговорить. Он даже ни разу
