Вдовушка - Анна Сергеевна Чухлебова
Дед умер, и мы приехали, и его привезли не к тетке, а в дом, который он строил, в котором прожил всю жизнь. Причитала плакальщица над иконой, приехал батюшка, спел. Аллилуйя хором, ну хоть подышали. За обедом соседка сказала, что к ней приходит мертвый муж. Родня пожала плечами. Соседка – сумасшедшая. Но хорошая, пусть себе. Муж приходит на рассвете, поговорят – и уйдет. Кому от бесед хуже стало.
Дед умер в пятницу, да что за дисциплина, подгадал под выходные, чтобы все приехали, даже из Москвы. Дед лежал холодный и желатиновый, я гоняла мух прутиком, ну а как ему теперь еще помочь. Пыталась его запомнить; не понимаю, зачем. Живой и сейчас есть, а мертвого я на другой день позабыла.
Когда на гроб падает первый ком земли, время пробалтывается, что линейно. Слушать не хочешь, воешь, чтобы не слышать.
Но время – врет.
Не знала, что делать, когда вернулась. Умер дед, что тут сделаешь. Какую-то работу, уборку, вдох. Воздуху неприятно в груди, будто он лишний.
Гоша позвал гулять; воздух потеплел в груди, понял, зачем он нужен. Мы обнимали друг друга, вот и ответ.
Горячая линия
Мой Гоша был работник хоть куда, и я не издеваюсь, а правда.
Он недурно кодил, но всегда мечтал играть на гитаре. Хотел получить музыкальное образование, тренировался сутками, но так и не взяли в консерваторию – комиссия сказала, не хватает уровня, да и что уже слишком взрослый. Пока готовился поступать, сорвал суставы, руки стали не те, бывали боли. Он всегда горько помнил об отказе, но для кавер-бэнда его навыков более чем хватало. Гоша выдавал отменные соляки. И на сцене хорош: высокий, с чертями в глазах. На каком-то из концертов девчонка передала ему записку, написала, что если бы у нее была вторая девственность, она бы отдала ее ему. Подумаешь! Если б за всю жизнь можно было б заняться любовью всего единственный раз, я бы не сомневалась в выборе.
Играть на гитаре – это тяжелая физическая работа, а если весишь 56 килограмм при росте метр девяносто – почти неподъемная. На сцене Гошу постоянно продувало, после концертов приходилось долго отлеживаться. Час-другой блеска стоили нескольких дней без движения; отвратительно дорогой обменный курс.
Бэнд играл по корпоративам, заскучавшим офисным дамочкам хотелось мальчиков, мальчикам льстило внимание. На утро саднило на душе от пьяных оргий.
Гоша жил творчеством, но чтобы зарабатывать, нужно было играть одно и то же. «Мурку могешь?» – это еще ничего так, шансон был органичен для Гоши. Нерв героев Жана Жене пел в нем, ветер северный трепал волосы. Фотографию сына уронила рука, но ведь он не оставил детей.
Долго так продолжаться не могло – и, когда бэнд развалился, Гоша маялся, торгуя в чайной. Когда рассказывал о сортах чая, так выразительно смотрел в глаза покупателям, что у него брали больше всех. Ему нравилась работа, люди, разговоры, чай тоже вполне себе нравился, но ему мучительно не хватало выносливости. От напряжения он сорвал ночной сон, всё казалось, что темноты, ласковой спасительницы, не бывает и вовсе, а только лампа светит в глаза сутками, как на допросе. Когда он провел без сна почти месяц, пришлось увольняться. К моменту нашего знакомства он сидел без работы полгода.
Кодить обратно не взяли: перерыв в несколько лет не оставил такой возможности. Но всегда нужен кто-то в техподдержку – человек, на которого орут, пока он пытается помочь. Гошины пользователи были бухгалтерши, как раз вроде тех, которые жались к нему в уборных на корпоративах. Теперь они были трезвые и злые, и у них вечно что-то не загружалось, ломалось и не так работало.
Однажды позвонила женщина, которая вручную внесла в программу двести коров, чуть ли не поименно. И всё слетело, коровы не сохранились. Гоша долго ругался, потому что вообще-то была специальная версия программы для фермеров, чтобы вносить одним махом всех коров сразу. Но конторе продали какую-то ерундистику, и пришлось вносить Ягодку, Звездочку, Машку целый день без результата.
Иногда он оставался работать из дома. Когда я бывала в отпуске, садилась рядом и гладила Гошу по спине, пока: «Линия техподдержки, Георгий, слушаю». Тихо, но четко, со звонко перекатывающимся роскошным «р» в имени.
Очередная бухгалтерша нудила, первые минут пять Гоша честно разбирался в проблеме. После стал закатывать глаза и корчить мне рожицы, пародируя абонентку движением губ, в котором угадывалось растянутое «бла-бла-бла». Я беззвучно захихикала и ущипнула Гошу за талию, он потянулся ко мне губами, мы начали целоваться, гарнитура съехала по его затылку, пришлось придерживать рукой. К моменту, когда я стащила с него шорты и причмокивала, бухгалтерша совсем разошлась: программа так и не загрузилась, Гоше грозила жалоба. Легонько охнув, он сообщил клиентке, что оставит заявку программистам. Бухгалтерша отвяла. Как только она повесила трубку, Гоша протяжно застонал.
Я не знаю, какую группу инвалидности надо давать, если у человека отрезали сорок процентов легких и время от времени он теряет сознание так, что не может очнуться без скорой. Гоше дали третью, а это всего ничего – около пяти тысяч пенсии. Если б была вторая, по закону можно было бы работать на час меньше с сохранением оплаты, но едва ли бизнес пошел бы на это. Работать на дядю вообще мучительно, если у тебя есть голова и сердце. Если же ты теряешь голос к концу каждого дня, а офисный кондиционер, подувший на тебя не с того угла, грозит тебе как минимум неделей больничного, работать невозможно вообще. Но Гоша – работал, и чуть ли не лучше всех в отделе. Скоро ему стали поручать кураторство над новичками, а потом и вовсе позвали назад в программисты.
Когда я ловила его
