Сочувствую, что вы так чувствуете - Ребекка Уэйт
– Твой день рожденья! – с перепугу вскрикивает Элис, но Ханна знает, что сестра ошибается, день рожденья у матери был месяц назад.
– День матери, – догадывается Майкл, и Ханна холодеет от ужаса. Ну конечно.
Мать горько усмехается:
– Да. День матери. Но для вас он, очевидно, ничего не значит. Все остальные дни в году я прыгаю вокруг вас – ну и что? Плевать! Чашка чаю в постель, может, даже открытка – нет, тут я слишком многого прошу! Похоже, я даже этого не заслуживаю. Даже собственные дети меня не любят. – Голос у нее срывается.
– Мы тебя любим, – мямлит Майкл, тоже готовый зареветь. Ханне становится стыдно за него, и она отводит глаза.
– Не понимаю, зачем мне это, – обрывает мать извинения и выходит из кухни.
Остаток вечера они готовят ей ужин и мастерят открытку – в ход идет набор для рисования Элис. Их умений хватает лишь на тост с фасолью и чашку чая, и еще Майкл приносит из своей комнаты батончик «Марс», зато Майкл составляет от их имени надпись на открытке: они просят прощения и непременно подарят подарок, постараются побыстрее. Внизу они подписывают свои имена.
– Нам следовало бы помнить, – говорит Майкл.
– Он же в разные дни бывает, – Ханна чувствует, как ее разбирает злость, – каждый год в разные дни. Как нарочно!
– Папа должен был нас предупредить, – настаивает Майкл, – это он во всем виноват.
– А вот и нет, – возражает Ханна.
– Ненавижу его.
– Заткнись!
Элис опять хнычет, прямо как маленькая, и им приходится помириться.
Когда они стучатся к матери, та опять прогоняет их. Голос у нее осипший и слабый, и они догадываются, что она плачет. Осторожно поставив поднос у двери, они тихо спускаются вниз. Позже, когда они возвращаются, подноса нет. Тем вечером мать они больше не видят, но на следующее утро за завтраком она, хоть и говорит с ними холодно, все же делает каждому бутерброды в школу. Буря, похоже, миновала, и дети успокаиваются. После школы они собирают все деньги, которые им дарили на Рождество и дни рожденья и давали на карманные расходы, получается двадцать три фунта семьдесят три пенса. На них в бутике в Уимблдоне дети покупают для матери изящное серебряное ожерелье.
– Родные мои, – говорит она, когда ей преподносят ожерелье, – какое оно чудесное. Надеюсь, вы не очень дорого за него заплатили. Зря вы так потратились.
Одна из самых страшных катастроф случается с Ханной в десятилетнем возрасте. Отца повышают в должности – теперь он отвечает за игрушки для детей дошкольного возраста. Все это – потому что он отлично работает (впервые почувствовав вкус жестокой иронии, Ханна думает, что без нее отец не справился бы). По словам отца, он единственный будет заниматься закупками для этой категории и ни в каком отделе работать не станет.
– Отлично, да? – радуется отец. – Теперь я сам себе начальник.
– У вашего отца талант – он умеет угадывать ход детской мысли, – говорит мать.
Командировок у отца остается столько же, сколько и раньше, вот только помощь ему больше не нужна. Теперь он занимается закупками игрушек для малышей. Когда Ханна приходит к нему поделиться последними наблюдениями, отец говорит:
– Спасибо, родная, но я больше с этим не работаю.
Ханна уже держит в руках ежедневник, открытый на нужной странице, где цветными фломастерами записала свои соображения про Барби-стоматолога.
Ежедневник отец у нее не берет.
– Ну ладно, давай я посмотрю на игрушки для маленьких, – предлагает она.
– Но, Ханна, – говорит отец, – ты ведь уже выросла, верно? Для таких игрушек ты уже слишком взрослая и умная.
– Но я же помню, как сама была дошколенком, – отвечает Ханна, – я хорошо помню, честно. Представь, что я маленькая, и задавай вопросы про игрушки.
– Нет, родная, ничего не получится. К тому же приносить домой игрушки мне хлопотно.
– Вообще-то я много чего помню, – не сдается Ханна, – я пупсов любила и Тимми, они прямо отличные были, и еще мне колясочки для них нравились…
– Я же сказал – нет, – уже резче перебивает ее отец. – А теперь веди себя хорошо, пойди поиграй с Элис.
Вечно ей подсовывают эту Элис. Ее прислали в этот мир, чтобы испытывать терпение Ханны. Все говорят, что они будто две горошины, но это лишь потому, что они близнецы, хотя они и внешне-то не очень похожи. «Веди себя хорошо с Элис», – наставляет ее весь мир. Ханна слышит это и в школе, и дома. Вот только с какой стати? Ханна не просила, чтобы ей подарили Элис. Будь это в ее власти – она вернула бы ее обратно. В школе им рассказывают про Каина и Авеля, и Ханна, естественно, сравнивает себя с Каином. Она считает, что если Авель вел себя так же по-дурацки, как Элис, если он мастерил нелепые поделки и если у него были такие же огромные глаза вечно на мокром месте, то он сам напросился. Бедняга Каин. Ему наверняка говорили: «Веди себя хорошо с Авелем».
– Элис – такая милая, добрая девочка, – по-глашатайски сообщает мать новым знакомым, – такая упорная и отзывчивая.
Одна из полезных черт Элис – чистоплотность. По словам матери, это началось, когда Элис была еще совсем крохой, словно ей с самого рождения суждено стать более милым ребенком, чем Ханна. (Наверное, еще в утробе матери Элис свою часть держала в чистоте.)
– У Элис просто необыкновенное стремление к аккуратности, – рассказывает мать. – Когда девочки были маленькими, я не понимала, что происходит. Бывало, захожу в комнату, где прежде царил полный беспорядок, а там все прибрано. Словно гномики-помощники похозяйничали. А потом я наконец поняла, что это малютка Элис, – она ковыляла по комнате и складывала вещи на свои места. Правда, порой она убирала что-нибудь так, что я потом несколько месяцев это искала! – И мать смеется совсем незнакомым Ханне смехом. А Ханна думает, что если бы это она припрятала родительские вещи в дальний угол, мать едва ли принялась бы расхваливать ее каждому встречному.
Наряду с уборкой у Элис есть еще одно хобби. Она берет старые коробки из-под обуви и вставляет в них картонные перегородки, так что получаются комнаты. В перегородках она вырезает небольшие дверцы. Мебель она мастерит из картона, пробок, катушек, пуговиц, спичечных коробков и прочей попавшей ей в руки мелочи, из лоскутков получаются ковры, половички и занавески, а из оберточной бумаги – обои («Ну Хан-на!» –
