Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Однажды Ури, бывший друг Шели, так и заснул в ее кровати, а утром, когда все девчонки начали просыпаться, не знал, куда деваться от их оглушительных визгов. А в другой раз бравый Янив поиздевался над Лиат, и вызмазал ее, крепко спящую, зубной пастой. Утром бедняжка долго не могла понять, чем это пахло от нее, а потом, полушутя-полусерьезно, долго и тщетно требовала ответа, кто это сделал.
Позже у них начались походы в кемпинги, на лоно природы, и многолюдные комнаты сменили интимные палатки, хотя некоторым шутникам и их удавалось превратить в настоящие притоны. А те, кому было особенно скучно, забавлялись тем, что посреди ночи внезапно «нападали» на эти палатки, раскрывая все творящиеся внутри дела, и визгу по всей территории кемпинга стояло не меньше.
Как странно было вспоминать о тех чудесных временах среди этих молчаливых стен! Галь тупо всматривалась в наползающую в комнату темень, и вдруг почувствовала себя очень одинокой. Ей до смерти захотелось вернуться домой. Тотчас же ей вспомнились речи директора о предстоящем курсе лечения, и мысль о том, что ей придется провести здесь еще так много времени отозвалась в девушке адской болью. Самое обидное в ее ситуации было то, что она ничего не могла поделать с этим. При этой мысли, на глазах Галь выступили слезы, потекли на подушку. О чем они думали, эти врачи, когда помещали ее сюда? Что эта мягкая, изящная тюрьма поможет ей вновь стать человеком? Да ведь она уже давно впала в депрессию! Ей хотелось на волю, туда, где над ней не будет контроля, а здесь была только подавляюще бесшумная территория, да и та огражденная.
Размышляя об этом, девушка тихо заплакала. Она позволила себе поплакать, прежде чем ее неизвестная соседка прервет ее уединение. О Боже, что же с ней случилось? Совсем недавно она напоминала ледышку, и вдруг толстый лед на ее сердце дал трещину. Неужели лечебница начала на нее воздействовать? Так быстро? Воздействует ли она так же на каждого, кто в нее попадает? Как же все постояльцы справляются с этими тяжелыми ощущениями, как они здесь живут? И ведь живут же!
Томимая своей тоской, Галь Лахав даже не ощущала голода. Возможно, горячая пища немного приподняла б ей настроение, но с другой стороны, сейчас она не смогла б проглотить ни кусочка. В больнице она ела, как правило, без аппетита, но там ее поддерживала злость на бесконечные обследования, снование медсестер, свет и шум в коридорах. А что же должно было поддерживать ее здесь, где к ней до сих пор не заглянула ни одна живая душа, где она оказалась абсолютно одна, и даже не знала, где находится чертовая столовая?
Галь покосилась на свой чемодан, угрюмо высившийся в сторонке, и попыталась подумать, что в нем было такого, что сумело бы ее немного развлечь. Насколько она знала, сюда разрешали взять несколько книг и музыкальных дисков, но ее вещи складывала мама, и Галь не знала, что именно она ей дала с собой.
Ей захотелось, наконец, разложить свой скудный багаж и рассмотреть его, но как раз заскрипела входная дверь. В комнату вошла женщина лет тридцати, с широким, немного усталым лицом. Ничем не показав, что была удивлена своим новым соседством, она приветливо улыбнулась Галь, и только сказала ей, что пора на ужин. Девушка пробурчала в ответ, что ей не хотелось есть, но та также малословно заметила, что ее попросили показать ей путь в столовую. Потом она скрылась в туалете, а Галь неохотно поднялась с кровати, дождалась ее и хмуро пошла следом.
Столовая была просторной, светлой и опрятной. В дверях ее стоял медбрат, который осматривал каждого входящего, и указывал, в какую часть столовой ему надо пройти. Их было две: поменьше и побольше. Первая отводилась больным анорексией, вторая – всем остальным пациентам. Вдоль стен каждой тянулись стойки с закусками и питьем, и за одной из них несколько служащих кухни раздавали горячее. Как ни странно, и здесь было очень тихо. Люди обращались друг к другу вполголоса, старались не греметь посудой и стульями. Они усаживались где попало, но некоторые, наверно, те, кто провели здесь достаточно времени и близко знали друг друга, группами. Это были, как правило, молодые люди, мужчины и женщины, из которых самым старшим было на вид тридцать пять-сорок лет.
Галь, отрешенно озираясь по сторонам, положила на свой поднос несколько холодных закусок, села за первый попавшийся столик, и попыталась поесть. Но аппетит все не приходил к ней. Она мусолила каждую ложку, давилась, обильно запивала проглоченное. Соседи по столу смотрели на нее с нескрываемым любопытством. Двое или трое попытались с ней заговорить, но Галь их не услышала. Она ощущала себя здесь такой же потерянной, как в том своем сне, в котором она, в поисках Лиат Ярив, попала в незнакомый город, в толпу беснующихся нелюдей. Тогда она не понимала, что это сновидение значило. Теперь же все стало для нее ясно, как день: вот они все, ее товарищи по несчастью, каждый из которых, волею его судьбы, оказался в этом изысканном месте заключения. Они нисколько не отличались от нее, она – от них. Не доставало только черных одежд и трансовой дискотеки.
В другой момент это воспоминание вызвало бы у Галь циничную ухмылку, но сейчас ей было не до смеха. Она повнимательнее оглядела помещение. За столиками шли негромкие разговоры. Окружающие приветливо улыбались друг другу и санитарам, которые внимательно обходили все столы. Ее соседка по комнате, которую она увидела в другом конце столовой, очень кокетливо общалась с каким-то молодым мужчиной. Из-за приоткрытой боковой двери мелькали фигуры некоторых пациентов в клеенчатых фартуках, снимавших с движущейся ленты
