Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Полиция прибыла быстро. Галь, скошенную передозировкой, тогда еще можно было спасти. Дверь взламывать не пришлось, поскольку она и так была незаперта. На глазах у столпившихся на лестничной клетке испуганных соседей с заплывшими от сна лицами и в небрежно надетых на пижамы домашних одеждах, весь наряд ворвался в злосчастную квартиру, которая тотчас озарилась ярким светом и наполнилась громкими голосами. Спустя миг один из полицейских уже вызывал бригаду реанимации. В то же время, другие оказывали Галь первую помощь. Несколько соседей в страхе закидали их вопросами, но их всех отогнали от входной двери и закрыли ее до прибытия реанимации.
Парамедики тоже долго бились над лежавшей в беспамятстве Галь, до тех пор, пока не убедились, что она небезнадежна. Тогда ей вкололи инфузию, нацепили на лицо кислородную маску, создав ей карнавальный костюм позловеще предыдущего, накрыли одеялом, и осторожно вынесли на носилках в предрассветные сумерки.
Все жильцы дома, которые стояли, припав одним ухом кто к стене, кто к двери, издали дружный вопль ужаса и потрясения при виде соседской дочки, похожей сейчас на свою тень, над которой плыла капельница, и за которой осталась одинокая, развороченная, жутко освещенная квартира. Одна пожилая женщина схватилась за сердце, с другой случилась истерика. Все они в панике спрашивали друг друга, где же была в это время Шимрит, и что же могло произойти с ее умницей и красавицей? Но никто не удостоил их ответом. Напротив, полиция сразу же принялась за сбор показаний и обыск квартиры, в то время, как Галь была по дороге в больницу, где ее, не теряя ни минуты, отправили в отделение интенсивной терапии.
При обследовании выяснилось, что кроме явных следов побоев и изнасилования, у Галь в крови была обильная смесь сильных наркотических средств и алкоголя. К тому же, ее физические силы были настолько ослаблены, что мало кто верил, что она пойдет на поправку. Целые сутки бились над ней врачи и медсестры. Целые сутки жизнь девушки висела на волоске. Шимрит, которой удалось сообщить о случившемся, и которая примчалась, как угорелая, еще не придя в себя после операции своего отца, рыдала горькими слезами, отчаянно спрашивала персонал, как же такое могло случиться, и обвиняла себя во всем. Иногда казалось, что она была ближе к собственной кончине от горя, чем ее дочь. И, когда ее, наконец, успокоили, что жизни ее дочери ничто больше не угрожает, невзирая на то, что она все еще пребывает в забытьи, она села в кресло возле ее койки и больше не отходила от нее ни на шаг.
Но вот, сознание вернулось к бедной девушке, хотя ее дух продолжал блуждать неизвестно где. Она ни с кем не общалась. Односложно, а то и жестами, отвечала на вопросы. Почти ничем не выдавала своей боли, когда ей делали тяжелые исследования, молча терпела, когда из нее, при помощи каких-то растворов, вытекали остатки ее недавнего источника сил и энергии, равнодушно относилась к кормлениям с ложки, поскольку была слишком слаба, чтоб питаться самой. Ее постоянно клонило ко сну, мысли и воспоминания путались. И, тем не менее, уже было ясно, что самое худшее миновало, и что ей нужен был какой-нибудь толчок, чтоб выйти из апатии. Поэтому, несколько дней спустя, завотделением интенсивной терапии, во время своего утреннего обхода, откровенно рассказал ей о том, что с ней случилось, о том, что по этому делу идет расследование, и что в полиции ждут его разрешения навестить ее и обо всем расспросить. Галь Лахав долго безмолвно соображала. Потом подала слабый голос:
– Зачем меня спасли?
– Разве ты хотела бы умереть? – спросил главврач, которого было трудно чем-либо удивить.
– Наверно, да, – сказала девушка.
После этого короткого диалога в Галь как будто повернулся какой-то рычаг, и, казалось бы, давно высохшие слезы заструились по ее щекам. Она проплакала весь день, потом – полночи, пока ей не дали успокоительное, чтобы она смогла заснуть, и весь следующий день. Шимрит, которую она вдруг отказалась видеть, и которая была вынуждена вернуться домой, к своим рутинным обязанностям, сходила с ума от переживаний, но ей объяснили, что этот плач был девушке необходим, чтоб она, наконец, ожила в полном смысле слова, и что также не стоило пугаться, если Галь и дальше будет много плакать.
Галь в самом деле очень много проплакала в те дни, тянувшиеся для нее бесконечно. Горькие рыдания находили на нее неожиданно, и она, зарываясь лицом в подушку, всецело отдавалась им. Слезы проступали при виде иглы, лекарств, пищи. Поначалу медсестры кое-как поддерживали безутешную, гладили ее по волосам, приносили ей воды, но потом поняли, что плач ее не был связан конкретно с процедурами, а с тем неведомым им горем, которое и довело ее до такого состояния.
Осознавала ли сама Галь над чем, над кем она все время лила слезы? Вряд ли. Впрочем, пока что ей и не стоило думать об этом. Она решила, что, если кому-то там, наверху, было угодно все-таки сохранить ей жизнь, то впереди у нее была уйма времени, чтоб все обдумать и переосмыслить. Свою мать она по-прежнему отказывалась видеть, так же, как и других своих близких. Но одну встречу никак нельзя было больше откладывать.
Следователь пришел в один теплый послеобеденный час, в сопровождении главврача. Он был в гражданской одежде, и держался исключительно приветливо, но его кожаный дипломат и повадка не давали усомниться. Он деловито сел на стул напротив девушки, пожелал ей скорейшего выздоровления, и начал расспрашивать.
Галь долго молчала перед каждым ответом, с трудом собирала мысли, и мало что смогла рассказать по-настоящему. Она помнила, как ей ужасно не хватало наркотика, как ее заманили в школу, как четверо ублюдков беспощадно насиловали ее. Но она ничего не могла сообщить о том, как в ту роковую ночь очутилась у себя дома, и что произошло потом. Следователь пошел в обход, и попросил рассказать о себе до того, как она начала принимать наркотики. Галь устремила на него свой самый болезненный взгляд и попросила оставить ее в покое. Хотя ее глаза все говорили гораздо лучше слов, тот, все-таки, не уступал. Галь прослезилась, и, уже настойчивей, попросила ни о чем ее не расспрашивать. Тотчас же вмешался главврач. Он объяснил посетителю, что, несмотря на значительный прогресс в лечении, душевное состояние пациентки оставляло желать лучшего. Эта девушка, по его словам, выдержала столько физических и моральных истязаний лишь благодаря своему невероятно упорному характеру. Насколько он знал ее, большего Галь
