Я не прощаюсь - Хан Ган
Интересно, что обо мне тогда подумала мать Инсон? В тот день Инсон сказала, что её мать часто забывает о ней и принимает не за дочь, а за сестру, и всячески ребячится. Наверное, она посчитала меня подругой или просто знакомой Инсон. Но тогда бы она удивилась моему сеульскому говору. Она улыбнулась мне – и её морщинистые веки схлопнулись, глаза потухли. Она протянула мне свои руки, а я – свои в ответ. Мы столкнулись взглядами с переплетёнными руками. Она тщательно всматривалась в меня, её глаза – полны любопытства и сомнения – пытались понять, кто я такая. Наконец она отпустила руки и слегка улыбнулась, на что я в ответ ей поклонилась и вышла из комнаты. Инсон стояла за плитой.
– Что варишь?
– Рисовую кашу с соей, – ответила она, не оборачиваясь. – Одну половину риса я очистила, а вторую – оставила с шелухой.
Она начала перемешивать кашу в огромной кастрюле длинной деревянной лопаткой. Я подошла к ней поближе, и тогда она обернулась.
– Ей нужно больше белков, но из-за проблем с пищеварением, кроме каши, ничего есть не может.
– Это соритхэ?
– Нет, это чвинуни[28].
– А это ей на сколько порций?
– Я обычно по чуть-чуть варю, но сегодня ты в гостях, так что я сделала побольше.
– Спасибо, – ответила я. – Как раз сегодня не очень хорошо себя чувствую.
На самом деле у меня с дороги болел живот. А с болью в животе у меня обычно начинается мигрень.
– Ох, – сказала Инсон, немного сморщив лоб. – Трудно было добираться, да?
– Нет, совсем нет, – покачала я головой.
«Я давно хотела приехать», – хотела сказать я, но почему-то мне стало неловко, и я промолчала. Пока Инсон упорно перемешивала кашу лопаткой, я просто наблюдала, как черноватая[29] кашица постепенно густеет.
– Какой аромат.
– А на вкус ещё лучше, – уверенно улыбнулась Инсон и выключила плиту.
– Сюда будешь накладывать? – спросила я, указав на тарелки на полке, на что она кивнула. Я поставила одну из тарелок на деревянный поднос, протянула Инсон, и она наложила туда каши. Со стороны мы были похожи на сестёр – вместе трудимся бок о бок на кухне.
– Ей не много будет?
– Знаешь, говорят, люди с хорошим аппетитом живут долго – это про мою маму.
Инсон двумя руками взяла поднос и отправилась в комнату матери. Я спешно обогнала её, чтобы открыть ей дверь. Инсон вошла и локтем прикрыла за собой дверь, оставив меня одну. Я протёрла тряпкой грязный от масла стол из кипариса и положила две ложки друг напротив друга. Потом наложила кашу в тарелки мне и Инсон и поставила на стол. Пододвинув стул, я села и всмотрелась в поднимающийся от каши пар.
И ровно, когда пар иссяк, вошла Инсон с пустой тарелкой на подносе. Столкнувшись со мной взглядом, она засмеялась.
– Чего смеёшься?
– Да так, кое-что вспомнила.
– Что?
– Помнишь, я тебе рассказывала, как я сбежала из дома в десятом классе? – ответила Инсон, положив поднос с тарелкой в раковину и присев напротив меня.
– Да.
– И я говорила, что, когда я вернулась домой, мама по ночам держала меня за руку и рассказывала всякое… – сказала Инсон, словно не договаривая – будто хотела спросить: «Помнишь?» – но в итоге просто смотрела на меня.
Конечно же я помнила об этом. Только вот образ её матери, сформировавшийся при прослушивании её рассказа тогда, как оказалось, не имеет ничего общего с маленькой бабушкой, с которой я только познакомилась. Я всё ещё ощущала тепло её рук на своих ладонях – наверное, потому, что она достала их из-под одеяла. Но несмотря на то, что все четыре руки сцепились друг с другом, она не доверяла мне полностью. Пока я всматривалась в пар, исходящий от тарелки с кашей, я думала о том, как я могу завоевать её доверие. Как мне нужно вести себя и говорить, чтобы она воспринимала меня как безобидную подругу её старшей сестры, приехавшую с материка[30]?
– Есть кое-что, о чём я тебе тогда не рассказала, – сказала Инсон, по-прежнему улыбаясь. – Мама говорила, что, когда я лежала в больнице, а моих родственников ещё не нашли, она видела меня тут, в этом доме.
– Как это? – слёту спросила я в недоумении.
– С ней из больницы связались только тогда, когда ко мне вернулось сознание и я назвала своё имя. Но она говорит, что я приходила сюда ещё за день до этого.
Немного помолчав, я спросила:
– То есть во сне?
Щёки Инсон надулись, словно она вот-вот взорвётся от смеха:
– Она говорила, что примерно в полночь она вышла в коридор, включила свет, а я, как ни в чём не бывало, сидела за столом на кухне.
– У неё ведь крайне реалистичные сны, да? – несколько в ошеломлении сразу же спросила я.
– К тому времени меня уже не было дней десять, так что, может, ей просто померещилось.
– Так, а что в итоге произошло?
– Кашей поделилась.
– Кто с кем?
– Мама со мной.
– И призрак сидел и ел кашу?
Мы вместе засмеялись.
– Мама тоже подумала, что это призрак. Пока она готовила кашу, она хотела дать мне только одну ложку – если не съем, значит, призрак, ведь мёртвые горячее не едят. Но я просто пялилась на тарелку, прямо как ты сейчас – словно настолько проголодалась и устала, что нет сил даже ложку поднять.
– Да я не так уж и проголодалась или устала… – ответила я ей.
Инсон взялась за ложку, и я вслед за ней тоже начала есть. Как только я ощутила тёплый и насыщенный вкус каши, я сразу же почувствовала дикий голод, который только что отрицала.
– Как вкусно, – неосознанно пробормотала я, на что Инсон, как примерная хозяйка, ответила:
– Могу потом добавки наложить, я же много наварила.
В мгновение ока опустошив тарелку наполовину, я подняла голову – Инсон смотрела на меня через стол с умиротворённым лицом, будто старшая сестра. Мне стало немного неловко, поэтому я решила отвлечься вопросом:
– И что в итоге? Ты поела каши?
– Ты о чём? – встречно поинтересовалась Инсон и, не дав мне ответить, вспомнила, о
