Снежная пантера - Сильвен Тессон

у него было: слов. Он учил понимать вещи, воссоздавал жизнь, рассказывал, кто обитает в траве, в небе, в пруду… «Всю ночь, пока царствует луна, он окутывает мир покрывалом в ее честь», — это про паука. «Черный и гладкий, как замочная скважина», — Ренар повстречал таракана. «Исполненное непосредственности дитя треснувшего камня», — вспугнул ящерицу. Я убеждал себя, что подобные фразы выскакивали в сознании автора в готовом виде. Как если бы фотоаппарат сам открывал затвор и делал снимки.

Жюль Ренар описывал пейзажи со светлыми рощами и зверей с лубочных картинок. На что он вдохновился бы, столкнувшись с миром Мюнье, где царили лед и волки? Ну вот — я упражнялся в сочинении «естественных историй». Зачитывал афоризмы друзьям и собирал урожай смущенных улыбок или вежливого одобрения.

Газель: спешащая, отдувающаяся женщина; приспосабливающаяся к окружению.

Дикий осел: обладает чувством собственного достоинства, которое свойственно непонятым.

Излучины реки: китайцы изобрели лапшу, потому что все время смотрят на реки Тибета.

Бог воспользовался пантерой как бюваром, чтобы стереть чернила со своего пера.

Великий герцог: солнце в конце концов поднялось, чтобы увидеть, кто это пел всю ночь.

— А человек? — спросила Мари. — Он не имеет права на афоризм?

«Человек? — подумал я. — Бог играл в кости. И проиграл».

Договор об отказе

День заканчивался, и мы собирались оставить засаду. Спокойный Меконг, как бок дохлой рыбы, отсвечивал на холоде. Солнце садилось, над извивающейся рекой алюминиевого цвета поднималась тень, гася вершины одну за другой. Свет лежал еще лишь на самых высоких пиках. Температура быстро падала. Горемычный час холода и смерти. Жалость к зверям, борющимся в ночи… Все ли спасутся в убежищах, все ли выстоят перед морозом минус тридцать пять?.. Что до нас, мы спускались к доброму теплу.

— Печка зовет! — кричал я Лео.

Пройдет полчаса — и у каждого из нас будет по чашке горячего чая в руках. Нам не на что жаловаться.

К жилищам возвращалось и стадо домашних яков. Нас, как и их, вел голод. Вопреки мнению, что человек творит себя сам, личность исчезает перед тарелкой супа. Идя вниз по склону к неподвижной реке, я вспоминал похороны матери. Помню нашу оторопь — она умерла внезапно. К неизбежному никто не оказался готов. Церемония была греко-католическая, гроб стоял перед иконостасом. Для некоторых жизнь в тот момент была непереносима; казалось, бесстыдная смерть унесет и нас вслед за ней. Шли часы. И вдруг мы почувствовали голод. Безутешное, как оно думало, собрание вмиг оказалось у стола в греческом ресторане. Мы жевали жареную рыбу, потягивали густое вино. Желудок требовательнее слезных желез, и я думал в тот день, что аппетит лучше всего утешает человеческое горе.

Я искал пантеру. А чего мне не хватало на самом деле? Вот истинное значение погони за зверем: ждешь встречи с ним, а начинаешь вспоминать мать.

Пейзаж лежал перед нами веером. Суровые голые склоны торчали на фоне припорошенных белым. Снег припудривал складки скал — драпировка богов… Мюнье сформулировал суть не столь выспренно:

— Снег работает в черно-белом, как фотограф агентства «Магнум».

Десять горных баранов удирали по крутому западному спуску, оставляя на склоне пух и вызвав обвал. Их паника нарушила порядок. Причиной ее могла быть пантера. До нас уже доносились звуки становища: стук, урчание генератора, лай. Долину прорезывало мычание. Дети бегали за яками, сгоняя их к укрытию; животные, как игрушки, скатывались в глубину каньона. Малыши не больше метра ростом ударами пращей управляли лавой. Незаметное движение шеи яка взрезало бы им живот, но травоядные гиганты принимали власть маленьких двуногих. Огромная масса подчинялась. Так сложилось на территории Благодатного полумесяца за пятнадцать тысяч лет до рождения распятого анархиста. Люди собрали огромные стада. Быки променяли свободу на безопасность. Их род всегда помнил о договоре с человеком. То отречение привело животных в хлев, а людей в город. Мы и сами — из расы людей-скотов. Я живу в квартире. Мои действия и поступки регулирует власть, она старательно ограничивает мою свободу. А в обмен — предоставляет канализацию и центральное отопление, другими словами — сено. Яки этой ночью мирно жевали в своей тюрьме. А в холодной ночи рыскали волки, бродили пантеры, дрожали, прижимаясь к стенам, муфлоны. Что же выбрать? Скудную жизнь под открытым небом или пережевывание пищи взаперти, в стаде теплых тел подобных тебе существ?

До жилища оставалось около трехсот метров. Утесы падали к берегам Меконга. Яки смотрелись зернышками в степи. Поднимался голубой дым печки. Мороз крепчал, ничто не шевелилось, мир спал. Мы спускались по серпантину к лагерю и вдруг услышали рык. Душераздирающий, совсем не восхваление. Мощный, печальный, подхваченный эхом, он прозвучал десять раз. Пантеры призывали друг друга — продолжить свой пятнистый род… Откуда неслась песня? С берегов реки или из гротов на склонах? Долина наполнилась горестным мяуканьем. Требовалось усилие воображения, чтобы слышать в нем песнь любви. Пантеры рычали и убегали. «Я люблю его, я бегу от него», — признавалась королева пантер Береника у Расина. Я уже выдумывал теорию, согласно которой любовь пропорциональна расстоянию между существами. Редкость встреч гарантирует прочность чувства.

— Напротив, — возразил Мюнье, которому я излагал свои поверхностные построения. — Они зовут, стремятся к встрече. Они выбирают друг друга, ищут. В их рыках звучит взаимопонимание.

Дети долины

По вечерам на становище нас встречали сестры Гомпы. Они брали нас за руки и вели к печке. Девочки перенимают манеры и жесты своей матери, чтобы потом передать их собственным дочерям. Мы помогали детям носить воду, по-азиатски: два ведра свешиваются по краям бамбуковой палки; от реки до домиков — двести метров. Такая ноша была практически неподъемна для моей покалеченной спины. А Жиссо, тридцати килограммов веса, спокойно таскала воду. Гомпа передразнивал меня: гримасничал, прихрамывал, складывался пополам. А потом все дремали в тепле комнаты. Будда улыбался. Неуловимый аромат исходил от свечей. Мать разливала чай. Отец, закутанный в меха, просыпался после дневного отдыха. Центром жизни являлся очаг. Вокруг него кружились семейные созвездия: порядок, равновесие, безопасность. Снаружи доносился шорох жевания. Там отдыхали животные-рабы.

Она не появлялась. Мы бороздили склоны, изучили все впадины. Мимо проходили лисы, зайцы, большие стада голубых баранов, но ни разу — пантера. Угрожающими кругами кружились