Снежная пантера - Сильвен Тессон
Приходилось смириться. Эволюция в этих местах не делала ставку на многочисленность потомства. Такой способ утверждения жизни характерен для тропических экосистем: тучи москитов, кишение членистоногих, обилие птенцов у птиц. Сперма там распространяется динамично, бытие отдельной особи кратковременно, стремительно, они взаимозаменяемы. Природа восполняет плодовитостью то, что транжирит в неразборчивом пожирании. Для Тибета же характерна малочисленность особей, которая компенсируется продолжительностью жизни. Животные обладают сопротивляемостью, они индивидуализированны, запрограммированы на длительное выживание. У них тяжелая жизнь. Травоядные беспрестанно стригут чахлую траву. Грифы разрезают пустой воздух. Хищники возвращаются с охоты несолоно хлебавши. Выждав время, они снова пустятся в разбой, выслеживать новые стада. Они могут стеречь часами, без малейшего движения, почти без дыхания.
Ветер вырывал из склона ошметки снега. Мы держались неплохо. Суть засады состоит в том, чтобы терпеть неудобства в надежде, что смысл им придаст встреча. Для того чтобы переносить ожидание, хватало мысли, что она тут была и мы ее видели, что, возможно, она видела нас и в любой момент может появиться снова. Я вспоминал, как Сван в «Поисках утраченного времени», влюбленный в Одетту де Креси, испытывал удовольствие просто при мысли, что она могла бы находиться рядом, даже когда он с ней не встречался. Эпизод я помнил смутно, отыскать строки и прочесть их Мюнье стало возможно только по возвращении в Париж. Марсель Пруст отлично бы понял смысл наших бдений, только при температуре минус двадцать он в своей норковой шубе простудился бы и начал кашлять. Достаточно вместо имени «Одетта» вставить в текст «белую пантеру»: «Пусть он и не видел Одетту, пусть не было возможности ее увидеть, но какое для него было счастье ставить ногу на землю, где точно неизвестно, в каком месте и когда, но она присутствовала, и рождалось трепетное чувство, что в любой момент она может внезапно появиться снова…» Посреди гор трепетала возможность явления пантеры. И лишь на эту возможность мы уповали, дабы поддерживать напряжение надежды, достаточное, чтобы переносить тяготы.
В тот день трое детей вслед за Гомпа, самым маленьким и самым неудержимым, увязались за мной. Они заявились на место моей засады, гарцуя в болтающихся обтрепанных куртках, волосы развевались на ветру. С песнями дети направились прямо к тому уступу скалы, где я прятался, они свели на нет мои усилия раствориться в пространстве и давали понять, что такая маскировка никуда не годится. Дети заметили мое укрытие с расстояния в пятьсот метров, из глубины долины. Они устроились около меня, живые, забавные, не ведающие ни о чем, кроме этой долины, кроме ясных прозрачных дней, жизни рядом с дикими зверями и послушными яками. В восемь лет эти малыши с соплей под носом и улыбкой в уголке рта имеют понятие о свободе, самостоятельности и ответственности… Печка — их вторая мать, и на них лежит забота о стаде гигантов… Дети боятся пантеры, но носят на поясе маленький кинжальчик и стали бы защищаться в случае нападения. Страх они заклинают, истошно вопя песни в заледенелом воздухе. Их не надо учить ориентироваться, эти умеют бегать по горам. Каждый день они крутятся среди расщелин и проходов к перевалам, что уходят за горизонт… Им неведом позор европейских детей: педагогика; их не принуждают воспитанием, у них не отнимают радость. В их мире — свои ограничения: ночью властвует холод, летом — тепло и приятно, зима несет страдания. Их царство защищено башнями и стенами, которые топорщатся зубцами и утыканы арками. Никогда в жизни они не смотрели на экран, и, быть может, их грация обусловлена отсутствием широкополосного Интернета. Мюнье, Мари и Лео, прятавшиеся у подножия стены правого берега, присоединились к нам. Не было ни малейшего шанса увидеть пантеру, и мы просто болтали до вечера, сидя среди скал.
Мюнье показал детям фотографию, сделанную год назад.
На первом плане — палевый сокол, усевшийся на скалу в лишайнике. А сзади, чуть-чуть слева, за известняковым контуром скалы, невидимые не предупрежденному взгляду — глаза пантеры. Они уставились прямо на фотографа. Голова зверя сливается с пейзажем, и зрению требуется время, чтобы ее разглядеть. Мюнье отрегулировал окуляры на перья птицы и не подозревал, что за ним следит пантера. Он заметил ее лишь два месяца спустя, изучая фотографии. Мюнье, непогрешимый натуралист, был одурачен. Я, увидев фотографию, не разглядел ничего, кроме птицы. Моему другу пришлось ткнуть в пантеру пальцем, чтобы я осознал ее присутствие. Самостоятельно я ее не различал, потому что отвлекало то, что непосредственно бросалось в глаза. Увидев же ее однажды, теперь всякий раз, глядя на фото, поражаюсь. То, чего я не замечал, стало очевидным.
Эта фотография содержит в себе урок. В природе на нас всегда смотрят. Наши же глаза тянутся к самому простому, ищут подтверждение того, что мы знаем и так, заранее. А восприятие ребенка меньше обусловлено предшествующим опытом, поэтому он схватывает тайны задних планов и тех, кто хочет спрятаться.
Наши тибетские друзья не дали себя обмануть. Их пальцы немедленно указали на нее. «Саа!» — закричали они. Не потому, что жизнь в горах обострила их зрение. Просто их детский глаз не ведется на стереотип. Дети все время исследуют окружающую реальность.
Именно таков и взгляд художника: он видит диких зверей, прячущихся за ширмой обыденности.
Явление второеВторой раз она явилась заснеженным утром. Мы расположились на известняковом хребте у южного выхода из долины, над аркой, выщербленной ураганами. Заняли пост на рассвете; ветер бил в лицо.
Мюнье стоически и невозмутимо склонялся к окулярам. Его внутренняя жизнь определяется внешними обстоятельствами. Возможность встречи лишает его чувствительности к боли. Накануне мы говорили о его близких. «Они считают меня тронутым: кругом такие важные вещи, а я, не отрываясь, слежу за поползнем». Я отвечал, что как раз наоборот: невроз — это когда оглушенный информацией мозг распыляет внимание. Я — пленник города, он непрерывно подкармливает новым, мельтешит, и есть ощущение, что моя человеческая сущность скукоживается. Ярмарка в разгаре, работает стиральная машина, экран светится. И не приходит в голову подумать: а чем это твит Трампа интересней полета лебедей…
В долгие часы засады я предавался воспоминаниям: переносился на год назад к пляжам Мозамбика, вспоминал картину в музее Гавра, представлял себе любимое лицо. Старался сосредоточиться на вызванных образах, не упускать их. Но они угасали, как искры под дождем. Ум ловил огоньки, и
