Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Одед несколько раз перечитал спонтанно сложившийся у него стих перед тем, как спрятать его во внутренний карман куртки, и вышел из автобуса в темень ветренного вечера. Он еще не совсем окреп после болезни и предпочел проехаться транспортом до соседнего района, где жил Шахар, вместо того, чтобы пройтись к нему пешком. Тем не менее, оказавшись недалеко от дома товарища, он заколебался и совершил кружок по улице, чтоб подготовиться к их встрече.
Когда он договаривался с Шахаром по телефону, то не обмолвился ни словом о настоящей цели своего визита, сославшись на желание просто проведать его. Разумеется, он попросил его о встрече наедине, но Шахар ответил, что сегодня Лиат не будет, поскольку у нее было назначено семейное торжество. Одед мог быть спокоен, что им никто не помешает, но сейчас ловил себя на том, что совершенно не знал, что и как сказать Шахару, и что из этого получится.
Вообще, эта затея внезапно показалась Одеду совершенно бесполезной. Он вновь и вновь убеждал себя, что поступает единственно правильно, но это убеждение давалось ему с трудом. Молодой человек отлично понимал, что Галь его и в грош не ставит, и поэтому не только не оценит его поступок, но и спокойно пнет его опять. В то же время, вокруг Шахара, как мотылек вокруг пламени, неустанно порхала Лиат. И, судя по всему, уже прошло то время, когда они с Шахаром общались если не откровенно, то, хотя бы, по-приятельски, и поэтому его реакция будет непредсказуемой. Именно этого он и боялся.
Он ходил по террасе квартиры Шахара взад и вперед, точно сторожевой на посту, до тех пор, пока порывистый ветер буквально не пригнал к его порогу одноклассника. Но и там Одед промялся, переминаясь с ноги на ногу, довольно долго. Как он сейчас взглянет Шахару в лицо, как с ним заговорит? Может быть, было еще не поздно переиграть? Но разум препятствовал Одеду уйти. Если он уже проделал долгий путь к этой двери, то надо было довести дело до конца, тем более, что он ничего уже не мог сделать для Галь сверх всего сделанного. Пожалуй, кроме того отчаянного шага, на который он сейчас решался.
К удивлению Одеда, все началось намного проще, чем он думал. Шахар, с улыбкой, открыл ему на звонок и тепло пожал ему руку.
– Рад тебя видеть! Проходи! – сказал он и провел его в комнату.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Одед, слегка растерянный столь любезным приемом.
– Лучше. Голова уже почти не болит. Я слышал, ты тоже был на больничном?
– Да, и поэтому не мог выбраться раньше, – кивнул Одед, распологаясь в кожанном кресле в комнате одноклассника. – Угости меня, пожалуйста, чашкой чая, а то мне еще немного трудно говорить, – попросил он, набираясь смелости.
– Сколько угодно, – радушно ответил Шахар, и тотчас отправился на кухню.
Пока его не было, Одед пожирал глазами стены, рабочий стол, книжный шкаф товарища: не было ли где-нибудь фотографии Лиат? Наличие такого предмета сразу зачеркнуло бы все его планы и вложенные в них душевные усилия. Но ничего такого он не увидел. Конечно, Одед не мог поручиться за содержимое бумажника или ящиков письменного стола Шахара, но внешнее впечатление говорило о том, что Шахар не заботился об афишировании своей новой связи, что давало надежду хотя бы на заронение зерна.
Когда Шахар вернулся с чаем, Одед, оттягивая время, распросил его об аварии, о медицинском заключении, о том, что стало с мотоциклом. Тот подробно отвечал. Мотоцикл отремонтировали, но ездить на нем он теперь опасался, и поэтому, скорей всего, продаст его, и попросит родителей купить ему взамен недорогую машину. Что касалось аварии, то каска буквально спасла ему голову и жизнь. Несколько дней он промучился дикими головными болями, но как только ему полегчало, сразу принялся вновь за подготовку ко всем экзаменам, и на днях собирался в школу.
– Моя история болезни намного прозаичней, – улыбнулся Одед, поднося горячую чашку прямо к носу, чтобы освежить лицо ароматным паром. – Вирусный грипп.
– Как ты сейчас? – поинтересовался Шахар, заметив, насколько Одед похудел и поблек.
– Мне было плохо. Очень плохо. Но раз я здесь, то, значит, уже лучше, – ответил тот с многозначительным выражением.
После этого они смущенно замолчали. Шахар испытывал неловкость после обтекаемого признания гостя в его душевном состоянии. Он не очень понимал, почему Одед, который еще не выздоровел до конца, вдруг нанес ему визит. А Одед соображал, что же крылось под вежливым гостеприимством, и, читая во взгляде Шахара немой вопрос, искал какую-то зацепку или повод начать животрепещущий разговор.
Как сквозь сон он услышал обращенные к нему слова Шахара, сидящего перед ним на низком диване:
– Тебе не стоило утруждаться приходить, если ты еще не в форме. Я бы не обиделся.
Молодой человек отлично уловил в его голосе холодок, смешанный с непониманием. Это и была зацепка. Он омочил свои губы в чае и решился:
– Я пришел не только и не столько ради тебя, дорогой Шахар. Я здесь, в основном, ради Галь.
– Это она тебя прислала? – спросил Шахар, глаза которого едва не вылезли на лоб.
– Какое там! Она меня втоптала в грязь и вычеркнула из своей жизни. С тех пор мы с ней ни разу не увиделись. Нет, Шахар. Я здесь по своему собственному желанию, и все, что я тебе скажу, исходит только от меня и, надеюсь, между нами и останется.
Он выжидательно посмотрел на бывшего парня своей любимой, но, видя, что тот хранил ледяное молчание, приступил:
– Ни для кого теперь не секрет, что я люблю Галь больше всего на свете, что она – моя первая и единственная любовь, которую я скрывал от окружающих, пока мой долг перед тобой, перед друзьями, и перед ней меня обязывал. Наверное, тебе это покажется нелепым, поскольку ты вряд ли считаешь меня своим другом…
– Неправда, – глухо бросил Шахар, перебив его.
– …и поскольку такие устаревшие понятия о чести, как у меня, в нашей компании никто не соблюдает. Сейчас принято ко всему относиться легко, иронично, даже если речь о чувствах. Но я не мог. Обзывайте меня, как хотите. Я – такой, какой есть, и всегда был таким, пока шел
