Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская

– Куда? – спросил Одед. – В "Подвал"?

– Можно и в «Подвал». Какая разница куда? – таинственно присвистнул Хен.

Юноша тревожно нацелился ему в лицо. От такого, как этот безбашенный заводила, можно было ожидать походов куда угодно, даже в публичный дом. Правда, после их школы даже самый грязный бордель мог показаться почти что раем, но, все равно, Одеду было дурно и представить себе такое.

– Куда ты надумал меня повести? – спросил он с неприкрытой подозрительностью.

– Я же сказал: пошли в "Подвал"! – порывисто отрезал Хен.

– Знаешь, иди туда сам, если хочешь! – запротестовал Одед и даже хрипло закашлялся. – У меня нет никакого желания выпивать сейчас в «Подвале», или в каком-то другом месте. Это – не то, что заставит меня забыть Галь. Если ты не способен понять это, то хотя бы прими как данность! Ты, по-моему, вообще не способен понимать душевные тонкости других.

У Хена, план которого по отрезвлению Одеда был невероятно дерзок, спина покрылась легкой испариной. Он понял, вел себя с ним слишком грубо, чем лишь вызвал обратную реакцию. С другой стороны, с его сутулых плеч свалилась целая гора, так как с агрессией, направленной на товарища, он выплеснул и свою боль.

– Ну конечно, куда уж мне! – проворчал он, нацелив взгляд куда-то в сторону. – Я ведь просто чурбан, который слишком заботится о друзьях, особенно неисправимых. В этом плане мы с Шели – два сапога пара. Кстати, я, собственно, пришел чтоб рассказать тебе самое важное. Ты будешь в шоке, – добавил он, чем вновь привлек внимание Одеда. – Шели сегодня порвала с Лиат. Бесповоротно. Они ужасно поругались, и на этом все закончилось.

Глаза Одеда чуть не вылезли на лоб. Он попросил узнать подробности, и Хен рассказал ему, как все случилось, не забывая подсовывать шпильки в адрес Лиат, вдруг возымевшей к нему и Шели небывалые претензии, и не постеснявшейся шантажировать состоянием здоровья Шахара. Хорошо еще, что у Шели хватило ума не поддаться ей и поставить ее на место. Правда, потом ей стало очень тяжело, но он, Хен, рад, что она избавилась от этой подлой манипуляторши с ее не менее подлой историей.

– Я тоже давно разочаровался в Лиат, – проговорил после короткого молчания Одед, сделав еще глоток чая из кружки. Ему не хотелось вспоминать об их проклятом поцелуе в ночь той вечеринки, и потому он не вдавался в уточнения. – Я знаю, что она очень подлая. И, все же, в каждой спекуляции, как ты выразился, есть только доля спекуляции. Может быть, в чем-то она оказалась права насчет вашего отношения к ним с Шахаром.

– Если она называла себя нашей подругой, – возразил Хен Шломи, – то должна была войти и в наше положение. Мы с Шели больше не в состоянии быть заложниками дружбы к такому количеству людей, каждый из которых тянет нас на свою сторону. Дайте нам глоток воздуха! Я считаю, что мы и так сделали для каждого из вас намного больше, чем должны были. Это – то, что нас сломило, окончательно. Довольно!

Он произнес это болезненно и глухо, после чего, с тяжким вздохом, уставился в стенку.

Одед смущенно промолчал. Вышесказанное могло в равной мере относиться к нему тоже, и он не хотел провоцировать друга на потенциальный разрыв отношений и с ним.

– А как там Шахар? – спросил он чуть-чуть погодя.

– У него своя головная боль, – скривился Хен. – Эта уродка наплевала на всех и вся. Она почти переселилась в его дом. Представляешь, как мама его рвет и мечет? Но сам Шахар, – продолжил он, недоуменно разводя руками, – кажется, весьма спокоен. Или он ничего не понимает, или не хочет понимать.

– Что именно?

– Что всем нам было бы гораздо проще, если бы он вернулся к Галь! – выпалил на одном дыхании Хен, не обратив внимания на то, как Одеда всего передернуло. – Скольких лишних скандалов, слез, страданий и дрязг мы бы избежали, сколько дров не наломали бы, если б этот идиот вовремя возродил их роман! Тогда б и Галь не исключили, и Лиат узнала бы свое истинное место, и Шели б с ними не поссорилась… Увы!

– Увы! – как эхо подхватил Одед Гоэль.

Вдруг он почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось. Неосторожные слова товарища открыли ему глаза на ту жестокую истину, о которой он, правда, всегда подспудно знал, но не смел сознаться в ней самому себе. Если всем сразу стало бы лучше от возвращения Шахара к Галь, то, прежде всего, это спасло бы саму Галь. Это то, что вырвало б ее из тьмы, которая ее неумолимо затягивала. Ибо все ее безумства, деградация, скотское отношение к нему и к другим развились именно на почве их разрыва с Шахаром, как будто бы, благодаря их с Шахаром любви, для нее имело смысл проявлять все свои прекраснейшие качества и таланты. Как только Шахар вышел из игры, этот смысл пропал. Теперь, для того, чтоб вернуть Галь к самой себе, возродить ее к жизни, было необходимо вернуть ее Шахару.

Стоило ли ему проходить с Галь такой трудный, полный борьбы и унижений путь, чтобы в конце пути осознать такое? Но теперь терять ему было нечего. Все, чего он желал всею душой, это чтобы его безответно любимая выздоровела, обрела свой прежний облик. Это была совершенно ненормальная идея для здорового самца, на которую, как выразился бы Хен Шломи, только он и был способен. Но да, он и был таким: ненормальным до мозга костей. Если ему не удалось осчастливить Галь своей любовью, то сейчас его долгом друга было вернуть ее к ее любви, с которой она прожила всю свою жизнь до настоящего момента.

Одеда отвлек от размышлений локоть Хена, которым тот мягко тыкал ему под ребра и его вопрос, в порядке ли он. Да, он в порядке, ответил Одед, только задумался немного.

– Всякий раз, когда ты погружаешься в свои мысли, мне становится не по себе, – сказал Хен. – Ну ладно, мне пора идти.

Одед поднялся попрощаться с товарищем, приход которого отверз ему глаза. Он поблагодарил его за его это.

– Только обещай, что больше не будешь меня лупить, – попросил он.

– Это зависит от тебя, – улыбнулся Хен. – Но объясни мне, на кой черт тебе псалтирь?

– Я ищу в нем ответы на свои вопросы, – скромно ответил парень, понимая, что больше псалмы ему не понадобятся, поскольку все то, что он хотел понять, он уже понял, и как можно скорее пойдет с этим к Шахару.

Глава 14. О жертвенной любви