Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Не становись такой же, как Галь в этом плане! – воскликнул Хен. – Фотографии ничего не значат. И прошлое тоже ничего не значит. Все давно изменилось, пойми! Ты не станешь несчастней, отказавшись от них, – заключил он безжалостно.
– А ты, оказывается, жестокий. Ты не перестаешь меня удивлять.
Выплеснув это, девушка пошарила в школьной сумке за сигаретами и затянулась, припав плечом к полуоткрытому окну. Чертовая фотография потела и комкалась в ее ладони.
– Ты слишком много куришь, Шели, – озабоченно промолвил ее парень.
– Не твое дело! – огрызнулась красотка, не оборачиваясь. Две крупные слезы скатились по ее щекам.
Юноша деловито приблизился к ней, вырвал помятую фотографию, еще раз посмотрел на нее и швырнул в мусорное ведро. Затем ласковым, но непреклонным движением вынул из холодных пальцев подруги сигарету, затушил ее в пепельнице, и крепко прижал ее к себе. Она соскользнула в его объятия покорно и облегченно, словно после долгого плача или долгой борьбы. Хен присел с Шели в обнимку на край кровати, и горячо проговорил, гладя ее по волосам:
– Моя дорогая! Знаю, это тяжело, но без них тебе будет гораздо лучше. Смирись! Я с тобой. Я люблю тебя. Подумай о нас.
– Ты эгоист, – протянула сквозь слезы девушка.
– Нет, я тот, кто хочет тебе добра. Веселиться с тобою, гулять, спать с тобою, ощущать себя с тобой свободными и лопаться с тобой от смеха, как подобает ребятам в нашем возрасте.
И он прилег с ней на постель и слился с нею. Слов больше не произносилось. Все слезы Шели были сцелованны, все застывшие места согреты, все сведенные нервы расправленны.
Это не был секс ради оргазма, а ради простого человеческого единства, отдушины, моральной и физической. Шели долго обвивала руками своего верного спутника, языком тела прося его продолжать, а он отдавал ей свое тепло, свою нежность и сопереживание столько, сколько она просила. Их пульс стучал в унисон, их дыхание переливалось из уст в уста, их глаза смотрели друг на друга. Никогда еще эта в прошлом ветренная пара не знала столь всепоглощающей взаимной отдачи, столь остро ощущаемой близости. Казалось, их нельзя было больше разорвать.
Когда все закончилось, Шели счастливо вздохнула, смежила усталые глаза, свернулась в комок возле своего друга и погрузилась в глубокий сон. Хен бодрствовал. Он ласкал спящее личико любимой, ее запястья, бессильно обвивающие его, ее хрупкую шею и думал о том, как же они оба докатились до такого. Ему тоже вовсе не нравилось отказываться от друзей юности, он тоже любил их, но ощущал всем естеством, что не мог больше находиться рядом с ними. Особенно рядом с Шахаром Села. Ему надоело быть раздираемым на части, и хотелось глотка свежего воздуха, свободы. Быть вместе со своей подругой, вместе радоваться жизни, общаться с людьми без проблем и без комплексов.
Через некоторое время Хен осторожно, чтоб не разбудить Шели, поднялся с кровати и засобирался к Одеду, которого давно обещал навестить. Он тщательно обдумывал, что сказать больному душой и телом другу, как вдруг инстинктивно взглянул на партнершу. На этот раз, в полумраке комнаты, завернутая в одеяло, лежащая в позе маленькой девочки с невинным лицом, она ему показалась не такой, как раньше. В ней было меньше яркой сексуальности, но больше нежного эротизма, меньше внешней броскости, но больше внутренней, настоящей красоты. Видимо, урок отношений Лиат и Галь и резкие перемены, случившиеся в их компании и классе, не обошли ее стороной, но только в хорошем, здоровом смысле. Развязная дискотечная плясунья превращалась в подлинную женщину.
* * *По пути к Одеду Хен, как мог, пытался собрать в кулак все свое мужество. Порывание с прежним миром требовало от него большой душевной зрелости. Он должен был быть сильным за всех троих: себя, за Шели и за Одеда. Последнего будет труднее всего убедить. Оставалось надеяться, что у Одеда пока еще не съехала крыша на фоне всех переживаний.
К сожалению, Хен научился четко видеть ту грань, за которой связи таких самодостаточных молодых людей, как он и Шели, с любыми закомплексованными и проблемными личностями рассыпались прахом. Не из-за эгоизма или трусости, как в порыве ярости ляпнула Лиат, а естественным образом. Поэтому он серьезно готовился к встрече, которая могла надолго определить его будущие отношения с Одедом.
Нет, он вовсе не питал к нему неприязни. Скорее наоборот. Он всегда принимал его таким, каким он был, со всеми его идеалистическими заморочками и романтическими настроениями. Однако, на его взгляд, пришла пора отрезвить Одеда, заставить его, в конце концов, увидеть реальность, взяться за голову. Ему было больно смотреть на товарища, угасающего на глазах из-за спятившей девки. Когда он на своих плечах волочил его из класса в туалет в день изгнания Галь, а потом просидел с ним до самого вечера, оберегая от бездумных поступков, то ощутил, сколько страданий причинила бедняге его любовь к роковой красавице, и как же он сам был недалек, сразу же не отговорив его от нее. Теперь Хен твердо намерился выбить из Одеда дурь. Ему хотелось, чтобы друг его перестал предаваться скорби и депрессии, и поскорее снова стал веселым и жизнерадостным. И, если его горячее желание и попытка помочь не будут приняты, или, хотя бы, услышаны, то ему придется очень несладко в дальнейших отношениях с этим юношей.
Хен нервно курил одну сигарету за другой, представляя себе их скорую встречу. Зачем это было ему нужно? Неужели не хватало сегодняшнего надрывного разговора с Шели? Увы, именно из-за этого разговора, верней, благодаря ему, парень был сейчас так твердо настроен. В нем клокотали такая злость и обида на тех ненормальных, что испортили жизнь ему и его подруге, что ему ничего не стоило сейчас прямо взглянуть в глаза несчастному влюбленному и открыто высказать все, что он думал о Галь. В другое время Хен не нашел бы в себе смелости это сделать. Да, будет сложно, да, рисково. Но долг дружбы подталкивал его к действию. Он действительно видел в этом действии свой долг.
Первыми, кто напрыгнул на него в доме товарища, были его сестренки. Они всегда очень бурно приветствовали его, наверно, чувствуя близкое им по духу существо. Девочки ответили ему шумным чириканьем на вопросы о состоянии брата, и сопроводили к нему в комнату.
Когда Хен вошел, Одед поднялся его поприветствовать, пожал ему руку и снова опустился, верней, полулег на свою тахту, с которой редко вставал в последние дни. Хен Шломи присел на стул напротив и лично спросил его о самочувствии.
– Мне лучше, – отозвался тот. –
