Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Что, даже не выходишь из дому?
– Иногда выхожу. Но семь-восемь уроков подряд мне еще не выдержать.
– Их уже нет как таковых, – ухмыльнулся Хен. – Великий выпускной бардак набирает обороты. А скоро уже карнавальная вечеринка. Помнишь об этом? – спросил он как-то наблюдательно.
– Помню, – горько улыбнулся парень.
– А вскоре после нее – твой день рождения.
– Это я тоже помню, – еще горше кивнул Одед.
– Смотри у меня, – подколол его посетитель, – чтобы к этому времени ты был как новый!
Одед отстраненно посмотрел на календарь. Вечеринка выходила меньше, чем через неделю. Будет ли он тогда в форме, и будет ли, у него вообще настроение тусоваться с приятелями, после всего, что случилось? А его именины, одна мысль о которых наводила жуть? Кто придет его поздравить? Разве что только Хен и Шели? Ну и что ж?… Ведь самой главной гостьи – Галь – ожидать не приходилось.
Еще два месяца тому юноша представлял себе, как отметит свое совершеннолетие вдвоем с возлюбленной в каком-то тихом красивом месте, где им будет играть романтичная музыка, где, может быть, они сойдутся в полном смысле этого слова. Теперь, вспоминая о злосчастной своей фантазии, Одед Гоэль был в отчаяньи.
– Спасибо за поддержку, Хен, но мне не хочется ничего обещать, – отрешенно ответил он. – Ты же видишь мое состояние.
"Сказать ли мне тебе сейчас, безвольный дурень, что я вижу?" – нетерпеливо подумал тот, упершись кулакам в бока и выставив подбородок вперед.
Он не намеревался ни умолять, ни переубеждать товарища. Столь тяжелые случаи требовали, на его взгляд, тяжелой и горячей руки.
– Ты еще долго собираешься по ней сохнуть? – неожиданно рявкнул он так, что Одед опешил.
– По ком? – затараторил он. – По Галь?
– Да, по ней.
Лицо молодого человека исказилось в ошеломлении, и он спросил, разве Хен Шломи видел, чтобы он сейчас сох или плакал. Да он не пролил больше ни слезинки с того самого дня! Весь его запас слез был тогда же и излит, до последней капли.
– Кого ты хочешь обмануть? – прорычал Хен. – Пусть я не так сведущ в литературе, как ты, но я знаю, что плачут не только глазами. Посмотри на себя, в кого ты превратился!
Молодой человек повернул свое осунувшееся, бледное лицо к вделанному в шкаф зеркалу и неловко промолчал.
– Тебе по шее надо, парень! – воскликнул Хен, теряя выдержку. – На тебя следует вылить ведро воды! – тыкнул он пальцем в увесистую кружку чая на письменном столе, рядом с которой лежал исписанный листок бумаги.
Одед машинально потянулся за этим листиком, но Хен его опередил. Он прыжком оказался у стола, схватил в одну руку кружку, как будто гранату, а в другую – то, что Одед хотел у него отнять, и, расхаживая по всей комнате, прочитал вслух:
"Уж туч с земли сползает тень.Закат зимы в багряной краске.А каждый мой болезный деньСогрет был бы твоею лаской.В неиссякаемом бредуТомился я мечтой одною:Умчаться следом за тобою,Хоть ты была бы и в аду.Мой для меня стал ночью день,И ночью ночь быть перестала.На всем твоя лежала тень.Тебя мне так не доставало!Промчались дни, как страшный сон,Испепеляла плоть болезнь,И больше стало парой песен,Но ты услышала ль мой стон?"– И ты утверждаешь, что больше не сохнешь по ней? – взревел Хен, отложив листок и кружку, и со всей силы потряс пунцового, как свекла, друга за плечи. – Ты просто не хочешь выздоравливать. Тебе удобно быть больным, чтобы спокойно биться здесь головой о стену. Признай это, балбес несчастный! Признай! Но я из тебя выколочу эту дурь! – пригрозил он, жарко съездив его по спине.
– Ты с ума спятил, Хен?! – заголосил испуганный Одед, отскочив от внезапно ставшего агрессивным товарища. – Зачем ты бьешь меня?
– Если надо – еще добавлю, чтобы к тебе вернулся, хотя бы, цвет лица!
– Пожалуйста, прекрати! – взмолился Одед.
Он попытался отмахнуться, не вполне понимая, серьезен ли был в своем поведении Хен, или шутил. Но понимать это было поздно, так как тот, словно потеряв свой облик, гонялся за ним от кровати к столу, от стола к шкафу, от шкафа – опять к кровати, ни на шаг не подпуская к двери, из которой Одед мог выбежать, и трепал его так, что у больного из глаз искры сыпались.
– Не прекращу! Видишь, какие у меня мыщцы? Берегись! – не своим голосом орал он, ероша своими ручищами спутанные волосы друга, словно устраивая ему головомойку. – Обещай, что сию же минуту выбросишь эту идиотку из башки, обещай! – прокричал он ему прямо в оттянутое до покраснения ухо.
– Хватит!! – взвизгнул Одед, собрав остаток сил чтоб отодрать от себя этого черта. – Ради Бога, Хен, не заставляй меня обороняться!
– Обороняться? Не смеши! Да я тебя одною левой! – фыркнул тот, и приволок его прямо к зеркалу. – Посмотри на себя, как она тебя съела! Всю твою кровь, вампирша, высосала, все твои кости обгладала. Как тебе самому не противно сейчас? Ведь вспомни, каким ты был раньше… веселым! – сказал он ему и огрел, напоследок, по шее.
Юноша перевел дух. Он поправил свою одежду, пригладил спутанные волосы, выпил немного остывшего чаю из злополучной кружки, и ответил:
– Я, право, не помню, каким я был раньше, но с тех пор весьма переменился.
Хен, у которого грудь тоже тяжело вздымалась и опускалась, не стал долго раздумывать, чтобы ответить:
– Не похоже, чтоб ты действительно переменился. Этот наивный стих – такой же наивный, как и все прежние… и этот твой вид… Если ты действительно изменился, то мне страшно себе представить, в какую же сторону. А это еще что? – указал он на карманный сборник псламов, завалявшийся там же, где и стих. – Неужели ты еще и в религию ударился на любовной почве?
Он раскрыл книжечку и попытался разобрать несколько предложений, но его усилия успехом не увенчались.
– Ну и язык! Ну и взбрело же тебе в голову, дружище! Только ты один на такое способен! Вместо того, чтобы сходить в крутой стрип-клуб, или хотя бы пропустить несколько бутылок пива в таком местечке как «Подвал», ты занимаешься самоистязанием. Пишешь в стол, читаешь псалмы… – помахал он перед ним опять листочком со стихом и книжкой псалмов. – Мне что, опять за тебя взяться?
– Отдай! – рассердился Одед, порывисто отняв у него и листок, и псалтирь. – Если ты со мной дружишь, то прекрати меня гонять и угрожать мне, пока я всерьез не обиделся. И, пожалуйста, уважай мои причуды!
– Именно этим я и занимаюсь с тех пор, как меня угораздило с тобой познакомиться! – прыснул Хен Шломи, присаживаясь на постель к своему другу и обхватив его за плечи. – Но будь добр: послушайся хоть однажды твоего неотесанного, необразованного братана. Встань с этой койки, на которую мне уже тошнит смотреть,
