Невидимый Саратов - Михаил Сергеевич Левантовский
Во-вторых, у травы есть память корней, память земли, чувство друг друга, которое не ограничивается никакими законами и предписаниями и существует почти по всей планете, по крайней мере там, где травинки могут жить. Все они знают, что были когда-то и будут, и даже если не помнят, им подсказывают, им напоминают, им сообщают. Глубоко под землей, в содружестве с Грибницей Мудрых и Древним Лесом, они могут многое узнавать».
– Я устал, – выдохнул одуванчик. – Может, достаточно для знакомства? Или надо еще спеть гимн? Может быть, велеть седлать боевых светлячков?
Трава пригнулась, ожидая, засмеется ли чужеземец.
Саратов хотел поклониться и сделать какой-нибудь вежливый жест, но, заточенный в заколку, ничего не смог.
– Я… Я, в общем, дорогие… Эм-м… Уважаемые. Дорогие, очень уважаемые братья, э-э-э…
– Великие Зеленые Братья, – подсказала трава. – Это мы, да. А ты кто?
Заколка-невидимка представилась и сказала, что ее зовут Володя Саратов. Трава встрепенулась, захохотала.
О том, что трава может смеяться, Саратов, конечно, не знал, как не знал и того, что трава может разговаривать. Вдаваться в размышления насчет абсурда уже не очень-то хотелось и моглось. Просыпается человек у себя дома на тумбочке, которая, между прочим, тоже разговаривает, видит гигантскую жену, гигантскую говорящую мебель, затем беседует с четками-бусами в такси и вот теперь лежит на газоне маленьким, едва ли кому-нибудь заметным предметом, как лежат в траве всяческие мелочи и людские гадости, разные бумажки, полусгнившие и свежие, окурки, распухшие старые и гладкие новые, и прочий мусор, мусор, мусор посреди травинок, палочек, листиков, мертвых и живых.
Саратов предпочел не тратить время и принять правила абсурдной игры. Еще бы разобраться, кто и зачем эти правила придумал.
Нужно что-то делать. Нельзя тянуть.
К тому же он начал осознавать, что время в маленьком-большом мире, куда он попал, работает иначе, не так, как в человеческом. Гораздо медленнее.
Пройдет день, наступит вечер, Саратова станут искать, всерьез забеспокоятся, потом подключат знакомых, будут звонить на работу, друзьям, знакомым, начнут теребить Заруцкого, приедет полиция.
И всё же волновало другое: пусть даже сказки существуют, пусть он, возможно, оказался заколдован, но – и это «но» виделось Саратову самой большой проблемой – он не может взять и просто выпасть из своей жизни, не попытавшись что-то предпринять.
В голове не укладывалось, как – пусть даже между ним и женой повеял холодок – он вдруг исчезнет и оставит Олю с дочкой одних. Саратов скорее бы изобрел новые правила чудес, нашел бы, с кем договориться, с кем решить вопрос, сочинил бы историю поверх истории, и в нее бы поверили все и вся, кто и что угодно – хоть бы та же газонная трава, Великое Зеленое Братство, свалившееся на его голову (или он на их головы).
Слушая смех травы, Саратов сам засмеялся, вспомнив письма к жене. Была в этих посланиях одна главная штука, которая вела Саратова и помогала выбирать слова, – ощущение, что, как ни назови друг друга, кем ни представь себя и жену, в итоге от начала до конца история – даже и выдуманная целиком – всё равно про них.
Чем это могло помочь здесь, на газоне?
В голове пронеслось: «“Трава у дома” за четыреста» – Саратов на секундочку ощутил себя в эфире интеллектуальной викторины. Половину вопроса прослушал. Ведущий заканчивает: «К какому выводу пришел герой?»
Скорее нажать на кнопку!
«Всё вокруг, – говорит Саратов, – в привычном ходе событий, в рациональном укладе, в обыденной повседневности – живет еще какими-то другими жизнями, невидимыми, неуловимыми на наших человеческих частотах, всё вокруг живет и может жить, если это назвать, почувствовать, заметить, представить».
И мы прерываемся на рекламную паузу!
И вот снова газон.
Саратов повторил, как его зовут, травинки опять засмеялись.
– А что смешного?
– Ты сам подумай. Володя Саратов! Почему не Виталя Ростов?
Трава принялась шутить:
– Серёжа Реутов!
– Олег Тамбов!
– Женя Киров!
– Коля Псков!
Саратов крикнул:
– Это ладно еще! Мою жену знаете, как называют? Мэр Саратова.
Трава хихикнула.
– Ладно, Володя Саратов, – травинки успокаивались, – впервые за уйму времени нам смешно.
Перешагнув уйму времени и не желая вдаваться в подробности, Саратов завел другой разговор.
Великое Зеленое Братство внимательно слушало.
Саратов поведал, что у него – у другого него – есть работа в мире голиафов, там он делает надгробные плиты. Это такие тяжелые камни, которые люди ставят на землю в том месте, где похоронен один из голиафов. Как правило, родственник. Что похороны – это такая процессия, традиция, когда нужно закопать в землю деревянный ящик с телом. А потом поставить на земле камень, на котором написано, когда голиаф родился и когда умер. И там же на камне должна быть фотография. Вот это всё и делает Саратов. Есть, конечно, и другие люди, другие компании, но им мало кто доверяет. А тут в городке обычно обращаются к Володе.
От работы Саратов перешел к событиям утра, рассказал про говорящие вещи, про жену, про то, как он соскользнул с ее волос и упал в траву.
– Это вы и сами видели. И жену мою, наверное, видели.
– Дай-ка подумать. – Оказалось, трава не всегда обращает внимание на прохожих. – Может, и видели. А какая она? Расскажи. Может, вспомним.
Саратов запнулся, не зная, с чего начать. Начал с роста. Что Оля невысокая, темноволосая, с серыми глазами, с белой кожей, с веснушками на лице.
– Нет. Так дело не пойдет, – перебила одна из травинок. – По твоему описанию это кто угодно, таких тысячи. Невысоких, с серыми глазами.
– Вы с ума сошли, – зашипела другая травинка, – нельзя такое голиафам говорить!
– Это почему?
– Потому что, – продолжала защита, – если у них один голиаф в другого влюбляется, тот другой голиаф становится сразу для него особенным. Таким, знаете, подсвеченным! Вот фонари у нас вечером включаются, газон подсвечивают? А у них так же, только и вечером, и днем, всегда. А если голиафы вместе выбирают друг друга, создают пару, создают семью, то, значит, таким людям хорошо друг с другом и так же хорошо самим по себе, и они перестают беспокоиться, и живут жизнь вместе, и кажутся друг другу особенными. А со стороны, для других, эта особенность может выглядеть как самая обыкновенная обычность.
– Никто и не спорит, – ответили травинки. – Мы о том и толкуем. Про особенное! Ты нам, заколдованный человек, расскажи лучше, что в твоей жене необычного. Что в ней светится, как у нас тут фонари по вечерам.
