Очень холодные люди - Сара Мангузо
Опаздывая на естествознание, я столкнулась с Райаном на лестнице к лабораториям: он бежал вверх, я – вниз, и, кроме нас, там никого не было. Я ожидала самого жестокого и мерзкого и приготовилась проглотить это, но он даже не посмотрел на меня, и я так разочаровалась. Хотелось надавить на него, заставить причинить мне боль, не растрачивать впустую весь этот адреналин. Но потом я увидела, как он сутулится, убегая в кабинет истории, и поняла, что ему стыдно. Возможно, он даже испугался того, что я могла сделать.
* * *
Если помыть волосы перед школой и долго прождать автобус, на влажных локонах образуется тонкий слой инея. В автобусе лед тает, и вода испаряется. Облако выдоха влажное и тяжелое, и запотевшие окна иногда замерзают.
Я мыла голову в раковине на кухне примерно раз в неделю, но четкого расписания у меня не было: никто никогда не говорил мне, как часто нужно мыть голову. Я знала, что некоторые девочки в школе моются в душе каждое утро, но мама почти никогда не мыла голову и не ходила в душ, а принимала ванну.
Мама дважды в год водила меня к парикмахеру, и я попыталась спросить у нее, жирные ли у меня волосы. Я знала, что жирные. Перед парикмахерской нужно было не мыть голову лишнюю пару дней, потому что мытье входит в стоимость, и было бы глупо тратить шампунь. Парикмахер ответила ласково: «Маслянистые».
Когда я мыла голову, волосы все равно выглядели грязными, и родители не упускали шанса сказать, что волосы ничуть не чище и что у меня никогда не получается помыть голову так, чтобы они выглядели как после мытья в парикмахерской.
«Ты, наверно, одна такая, у кого волосы после мытья выглядят только грязнее», – глумился отец, а мама смотрела на него одобрительно.
Как-то раз мы с мамой были в соседнем городе, в районе, где она выросла. Мы шли по тротуару, обходя лед, и разговаривали об одежде, которую я только что примеряла в магазине. «Линда! – крикнул кто-то. – Линда!» — раздалось ближе. Мы обернулись и увидели невысокого, хорошо сложенного мужчину с редеющими темными волосами и приятным, хоть и землистого цвета, лицом. Он выглядел так, будто отчаянно спешил куда-то и опоздал. Мама сказала: «Это ты, Антон!» Этот мужчина стриг ее, когда она была маленькой. Салон остался на том же самом месте. Они не виделись тридцать лет.
* * *
Чуть левее макушки можно было нащупать жесткий курчавый волос – он был толще и чернее, чем остальные. Я выдергивала его и рассматривала. Иногда он вырывался с корнем – крохотной капсулой серой кожи. Я стягивала его ногтями с волоса и давила. Иногда на вырванном волоске был сгусток вязкого черного пигмента. Его можно было припечатать к листу белой бумаги – иногда даже размазать в линию. Темнота изнутри.
Я защипывала брови пальцами и выдергивала по семь-восемь волосинок за раз. Мне нравилось считать их. Такие тонкие, бледные.
Приятнее всего было выдергивать ресницы. Они быстро отрастали и часто вырывались с дрожащим сгустком пигмента. На этот липкий кончик я приклеивала реснички к книге – какую бы ни читала в это время. К одной странице «Маленьких женщин» я приклеила пять ресничек с черными кончиками. Это было особенное событие: я не разрешала себе вырывать больше пяти ресниц в день, потому что тогда оставались проплешины, и люди начинали задавать вопросы.
Глубоко внутри я чувствовала ни на что не похожий зуд. Успокоить его могла только боль от выдернутого волоска.
Когда кто-то спрашивал про ресницы, я говорила, что они выпадают, когда я тру глаза.
Было похоже на правду. Кабинеты шестых классов находились в подвале. В том году у всех девочек ногти стали слоиться, как слюда. Мы сковыривали их у себя и друг у друга. Как приятно скользить своим ногтем между слоями другого.
* * *
За несколько лет до этого я упала с велосипеда, мама забыла поменять мне повязку, в рану попала инфекция, и пришлось две недели глотать пенициллин каждые шесть часов. Порошок в розовых капсулах был ядовито-зеленого цвета.
После курса антибиотиков по внутренней стороне бедер пошла сыпь. Она проходила и снова начиналась. Крошечные бугорки созревали, нарывали, как мозоли, и чесались. Мама велела присыпать их кукурузным крахмалом. Как-то летом во дворе отец увидел сыпь у меня на бедре и спросил: «А это что?»
Мой педиатр жил и принимал пациентов в узком двухэтажном викторианском доме и всегда спрашивал, часто ли у меня болит голова или живот – и я всегда говорила нет, потому что хотела казаться идеальной.
А потом как-то в примерочной магазина уцененных товаров мама заметила у меня крупную шишку на боку пониже талии. Как будто выросла в тот самый момент, в тесной кабинке, когда мама взглянула на нее и тихо на выдохе выругалась. Я эту шишку раньше не видела.
Мы с мамой поссорились из-за нее. Мама сказала, что нужно удалить, что это уродливо. Размером она была с крупную жемчужину. Сначала операция, потом костыли. Меня увезли в больницу. Ночь перед операцией я провела там, а утром медсестра дала мне какое-то коричневое жидкое мыло и сказала помыть бугорок и кожу вокруг. Бугорок. Прозвучало почти мило. Я легла в кровать, потом проснулась, и шишки-бугорка больше не было, а бок был замотан в белую липкую пленку, от которой кожу отделяли слои бинтов.
Возможно, шишку нужно было удалить, чтобы проанализировать и наверняка убедиться, что она не злокачественная, но мне этого никто не объяснил.
Когда я пошла в школу на костылях, мама велела говорить остальным, что я повредила ногу. Ко мне подошла Коллин Дули – видно было, что группа любопытных выбрала ее подойти и спросить. Я сказала: «Ногу повредила». Овечье лицо Коллин все стояло передо мной в ожидании, что я скажу что-нибудь еще, но говорить было нечего. Кажется, она немного разочаровалась, или испугалась, или ей было жаль. Она попятилась, потом развернулась. Это произошло в подвальном коридоре, рядом с классом, где в старых банках из-под майонеза плавали коровьи глаза. Чувствовался запах формальдегида, просочившегося из-под крышек. Сладкий. Иногда он попадал на ладони.
Пока я ходила на костылях, носить рюкзак до маминой машины я не могла, и Коллин поручили носить его за меня. Она всегда боялась, что опоздает на автобус. Мама никогда не подвозила ее до дома. Или подвозила? Помню только, что Коллин помогала мне и что, когда я перестала ходить с костылями, подарила
