Язык за зубами - Полина Панасенко
Это от чего это она там в восторге? Как по мне – так отказ на восьмое марта, восьмое мая или четырнадцатое июля – это всё одно и то же. Я совершенно точно буду не в восторге от отказа. Я уже подала на апелляцию. Что мне останется, чтобы оспорить отказ? Нет, ну можно, конечно, как Павленский – прибить себе мошонку к брусчатке Красной площади. Но я бы предпочла обойтись без этого. Я бы предпочла даже не думать о том, способна я или нет прикрепить ту или иную часть своего тела – и если да, то какую – к жуткой стеклянной стене суда Бобиньи.
Я буду вовсе не в восторге, если мне придётся носить имя, которое выбрал для меня суд Бобиньи, потому что ему кажется, что так я лучше вливаюсь во французское общество. Таким образом, от детского сада до кладбища это напоминает нам, что интегрироваться – это work in progress. Это как упругая попа и спортивные икры – их надо держать в тонусе. Минута невнимательности и пау, всё обвисло и болтается. Начинается всегда с варьирующего тонического акцента, переменчивой интонации. Сначала только когда устал или немного выпил, а затем всё чаще и чаще. Затем перестаём использовать артикли лё/ля, ан/юн. Вместо жэ манж ля сосис – жэ манж сосис. Вместо дан лё театр – дан театр. Затем звук «р» потихоньку перестаёт быть картавым, становится всё более раскатистым, и наконец мы начинаем спрягать слова. Сосиска. Сосиски. Сосиске. Сосиску. Сосиской. И хоба! Дезинтегрировалась.
8 марта. 23 часа 30 минут. Адвокат мне не писала и не звонила. Надеюсь, что она отлично провела Международный день борьбы за права женщин.
* * *
Москва. Дача. Бабушка рассматривает групповое фото моего четвёртого класса. Она внимательно изучает каждый ряд: тот, что сидит на стульях, тот, что стоит, тот, что взобрался на скамейку. Изучает она исключительно мужской пол. Цель сего просмотра – моя будущая свадьба. Бабушка тыкает указательным пальцем в фотографию и скользит ногтем по горизонтали. Когда палец останавливается у подбородка потенциального избранника, бабушка поднимает голову и спрашивает: Это кто? Я смотрю, отвечаю: Это Пьерик; это Альдрик; это Кевин. Про некоторых она спрашивает дополнительно, кто родители. Когда я отвечаю, что не знаю, она мне не верит. Ну там не так, как в России, говорю, класс каждый год меняется. В следующем году они, может, вообще будут в другой школе.
Мои родители уехали в Штаты на целый месяц. Папу пригласили на конференцию. Я говорю: В Нью-Йорке, наверное, интересно.
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою».
Красиво, правда? это Есенин, сообщает дедушка. Это парень, который говорит, что если ему ангелы предложат уехать из России, чтобы поселиться в раю, он им ответит, что ему этот рай вообще не нужен, потому что он хочет жить на своей родине и нигде больше. Всё это он говорит в стихах.
Обычно когда дедушка его цитирует, можно начинать отсчёт секунд до того, как он спросит, нравится ли мне жить во Франции и лучше ли там чем в России. Где лучше? Этот вопрос он задаёт так, как Исус Христос вопрошает народ о вере во Всевышнего. Пока я издаю нечленораздельный звук, позволяющий мне уклониться от ответа, он тихо сокрушается о моей скитающейся душе: Увезли-то тебя ещё совсем махонькой. Такое впечатление, что меня кто-то выкрал. Затем дедушка вздыхает и достаёт аппарат для измерения давления.
В процессе измерения разговаривать нельзя. Маленькой грушей дедушка надувает манжету, затем медленно её спускает, наблюдая за стрелкой, которая спотыкается о циферблат. Хруст застежки-липучки. Цифра на цифре. Так и инсульт можно схлопотать, говорит дедушка. Ему – валидол, мне – конфету, и мы оба ложимся. На железную кровать под пожелтевшей репродукцией Грачи прилетели. Пока дедушка прикрывает глаза, предотвращая свой сердечный приступ, я рассматриваю холмы и долины его лица. На нём больше кожи, чем места. Я исследую реки морщин, которые погружаются и исчезают в своих собственных берегах. Я смотрю на запрокинутую голову, приоткрытый рот, розовый язык, контрастирующий с бледной кожей. Он похож на язык черепахи.
Я такой видела в передаче про Галапагосы. Это такие острова, на которых живут гигантские черепахи. Гигантские черепахи бывают ростом с пони или осла. Может, даже больше. В этой передаче показывали черепах, которые спариваются. Сначала одна лежит нормально, а вторая на неё залезает. Затем та, что сверху, начинает активничать, в разгаре усердия открывает клюв и начинает издавать гортанные звуки. Вот тут-то у неё язык и видно. В контрасте. На фоне сухого и серого рта выделяется розовый влажный язык.
Когда угроза сердечного приступа позади, дедушка открывает глаза, мы смотрим на потолок и болтаем. Иногда он рассказывает про то, что случилось на болоте, но только если бабушка недалеко. Если бабушка с нами в комнате и я слышу слово «окружение» – значит, сейчас дедушка будет рассказывать про болото. История про болото начинается с первыми днями войны. Дедушке девятнадцать лет. Он уже несколько суток подряд продвигается со своим полком, когда они понимают, что попали в окружение. Повсюду вокруг враги. Командиры срывают с себя знаки различия, просят рядовых солдат идти подальше от них, чтобы враг не опознал командующих. Дедушка не командир, он солдат-снайпер. И в какой-то момент он оказывается совершенно один. В подлеске, посреди болота. Он понимает, что окружен. Он слышит приближающийся лай собак. Он садится на бревно. Достаёт свой пистолет, смотрит на него и сомневается. Он спрашивает себя: Что мне делать, застрелиться?
В этот момент его рассказа бабушка издаёт истошный крик. Это не человеческий крик, а истинно животный рёв. Она поднимает свой единственный кулак и трясёт им в сторону дедушки. Не смей, – кричит бабушка, – не смей. Этот крик действует на дедушку словно приказ, и он замолкает. Каждый раз. Каждый раз, на одном и том же месте, своим криком бабушка его спасает. Она никогда не даёт ему нажать на курок. Она кричит так громко, что, вероятно, он услышал её из будущего ещё тогда, когда сидел с пистолетом в руке посреди болота.
Эта история всегда заканчивается посреди болота. О том, что было дальше, мы не говорим. Затем бабушка признаётся дедушке в любви, они осыпают друг друга троекратными поцелуями, и мы переходим к чему-нибудь другому.
Раньше во время истории про болото я всегда смотрела на дедушку. Теперь я смотрю на
