Язык за зубами - Полина Панасенко
Я делаю пересадку на станции Репюблик. В коридорах метро рекламные плакаты с надписью Вперёд, к выгодным сделкам. На пятой ветке я смотрю видео, в котором брат Джаллала говорит: Когда ты бежишь из Алжира, где пули летают по твоей гостиной, и приезжаешь в страну, где можешь ходить в школу, ты остаешься в неизмеримом долгу. Я скроллю дальше. 7-го ноября 2012-го года в Венсенском форте начальник штаба французской армии обратился к гробу Джаллала со следующими словами: Я особенно хотел бы отметить ваше чувство самоотверженности. Образование, которое вы ранее получили, безусловно позволяло вам выбрать профессию более комфортную, чем военное дело. Но вы говорили, что хотели отдать Франции немного того, что она дала вам. Ваша выдающаяся карьера является примером всего самого лучшего, что может предложить наша прекрасная страна тем, кто, движимый здоровой амбицией, ищет для себя возможности добиться успеха. Он говорит это, стоя перед гробом парня, который утонул ночью в девятиградусной воде под звуки вагнеровского Полета валькирий во время «передачи традиций».
В холле офиса я жду своего адвоката. Пока она делает мне пропуск для посетителей, я начинаю рассказывать ей историю Джаллала. Я говорю про презентацию по социологии имён, про то, как он утонул, про речь перед его гробом, про то, как он чувствовал себя должником и про желание отдать Франции немного того, что она дала ему. Когда мы заходим в лифт, адвокат говорит: Не стоит путать одно с другим. Если бы его звали не Джаллал, он всё равно бы утонул. На его месте мог бы оказаться любой другой. И утонул бы точно так же.
Мой адвокат права. Любой другой мог утонуть. Но о любом ли другом говорили бы, как о должнике страны? Ну это да, отвечает адвокат, но ведь так можно сказать про любого эмигранта, разве нет?
По дороге домой я ищу в телефоне имя Джаллал. На розово-белом сайте, полном советов для будущих мам, я читаю: Происхождение и значение имени Джаллал: у этого имени арабские корни. Джаллал означает величие.
* * *
Москва. Дача. Садовое товарищество отобрало у нас участок на общем поле. Сказали, что мы уже два года как ничего не сажаем. Но как же мы можем что-то сажать, если вас нет? Дедушка кладёт под язык валидол и ложится переждать пик волнения.
Обычно мы сажаем на поле картошку. Но для этого на даче надо быть уже в мае, а не в июле. В этом году мы поздно приехали из Сент-Этьена. Я впервые доучилась до конца учебного года, а затем мама повела меня в какой-то кабинет, покрытый красным ковролином. В кабинете сидела женщина, которая должна была определить, могу ли я перепрыгнуть через класс, и если могу, то рискую ли я из-за этого забыть русский язык. Женщина задала мне много вопросов, попросила решить серию задачек, потребовала нарисовать карандашом каких-то чубриков. В результате меня перевели сразу в третий класс, но с поля нас выгнали.
Когда картошку мы сажаем вовремя – я отвечаю за колорадских жуков. Мне выдают банку из-под Кофе Пеле, наливают на дно керосин и велят бросать туда всех жуков, которых я найду на ростках картошки. До этого дня истребление колорадского жука являлось единственным занятием, ради которого мне разрешали выходить за забор одной. Нынешнее лето – начало новой эры. Маме удалось убедить бабушку с дедушкой, что я способна быть осторожной и не попадаться в ловушки Киднеппинга. В этом году меня впервые пустят гулять за забор ради удовольствия, а не картошки. В обмен на эту сказочную свободу от меня требуется твёрдое обещание не уходить далеко от калитки и оставаться в поле зрения, учитывая дедушкину близоруко-астигматическую катаракту. Обещание я даю. Но в то же время думаю о предстоящих трудностях игры в казаки-разбойники. Правила игры мне объяснили соседские дети: разбойники придумывает пароль и скрываются, казаки ловят их и пытают, чтобы заставить сдать своих. Из этого я делаю вывод, что, если дедушкина катаракта будет определять моё поле действий, казакам не придётся долго меня искать.
Перед тем как выйти за калитку, я прохожу дедушкин подробный инструктаж о хорошем поведении и ответах на любые вопросы, в том числе – где я живу. Моё место проживания – Москва. Учусь я в школе номер 26. Та, что из красно-белого кирпича, рядом с домом, по дороге к цирку. Ни слова про Францию. Ни слова про путешествия. Ни в коем случае не говорить по-французски, но это само собой. Если кто-то заговорит со мной о Франции – уходить от ответа. Если будут настаивать – сказать, что я учу французский с репетитором, чтобы поступить в международный класс школы 1265. Могу сказать, что у меня есть читательский билет в детской библиотеке на метро Октябрьская. Та, которая на площади, рядом со статуей Ленина. Больше ничего.
В то время как дедушка перечисляет опасности, которые меня подстерегают, я думаю о Великой Отечественной войне. О пленных без опознавательных знаков, которых пытали фашисты, чтобы распознать по их крикам боли, из какой они страны. Мысль эта не даёт мне покоя. Дело в том, что на русском кричат ай – это я знаю, но ведь и на французском кричат ай. Как я могу быть уверенной, что я закричу ай на русском, а не на французском. А если я крикну ай на русском, но кто-то подумает, что это ай на французском, как потом доказать, что это было русское ай.
Из другого конца комнаты бабушка слушает, как со мной проводят разъяснительные работы, и настоятельно мне подмигивает, будто всё это – отрепетированный розыгрыш. Она уже давным-давно нам заявила, что мы врём. Она прекрасно знает, что ни в какую Францию мы не уезжали, а как жили, так и живём в Москве. Только в соседнем доме – где парикмахерская. Бабушка всячески нам показывает, что весь этот маскарад бесполезен. Она не первый день живёт на этом свете. Её так просто не проведёшь. Этот наш цирк с конями её не обманет. В Москве она регулярно видит меня из окна. Как я прохожу через двор мимо нашего подъезда. Иногда она машет мне рукой, а когда я не машу в ответ – обижается. Что же это такое, уже нельзя родной бабушке помахать рукой.
Мы называем это – «бабушкины фантазии». Дедушка говорит, что она «фантазирует», потому что мысль о том, что мы далеко, ей невыносима. Настолько невыносима, что она делает вид, будто мы всё ещё
