Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
Вечерами она звонила из Германии и сообщала, что купила мне джинсы или модный свитер. Покупать для меня одежду было её давним увлечением. Большинство её подарков я носил, и они хорошо на мне смотрелись. У неё был несомненный вкус, что было также заметно и по тому, как она одевалась. Явной безвкусицей страдали её подруги, которые, придя к нам домой, первым делом звали Анжелу покурить на балкон. Её подруги были преимущественно разведёнными дамами, а из общения с теми, кто был замужем, я сделал вывод, что они не прочь коренным образом изменить свою судьбу. Они жили страстным желанием увлечься каким-нибудь роскошным джентльменом, способным понять их несчастья и впустить в свои белокаменные особняки на побережье тёплых морей. Временами у моей матери завязывались мелкие знакомства, которые всё же не перерастали в прочные обнадёживающие связи. Видимо, поэтому она не распространялась о своих случайных приятелях и довольствовалась тем, что я был косвенно информирован о её мужских пристрастиях. Я действительно кое-что знал о её контактах со служащими некоторых фирм, но никогда не проникал в глубь её личной жизни, как, впрочем, и она – моей. Я ждал, что о своих серьёзных намерениях она скажет сама.
В феврале 92-го после зимней сессии я поехал на пару дней в Репино вместе со своим знакомым фотографом. Андрей работал со многими питерскими художниками – делал слайды с их картин для дальнейшего размещения репродукций в альбомах и выставочных проспектах. Мы остановились на даче его родителей. Зимняя природа и спокойный белоснежный залив воодушевили меня на написание нескольких картин. Домой я возвращался в приподнятом настроении накануне дня рождения матери. Я заранее приготовил ей подарок. Он лежал у меня под кроватью. Цветы – решил купить завтра. У нашей двери, обитой рыжим вспученным дерматином, меня окутал острый запах жареных грибов, сдобренных всевозможными специями. По всей видимости, застолье было в разгаре. С порога мне бросились в глаза четыре пары обуви, одна из которых – остроносые утеплённые полуботинки – принадлежала мужчине. Мой приход остался незамеченным. В комнате из надрывающихся колонок гремела танцевальная музыка. Элина – подруга матери – расставляла на столе посуду. Я снял пальто и зашёл в свою комнату. Спустя десять минут передо мной возникла моя мать. За ней в дверях стоял высокий пожилой мужчина в шёлковом фиолетовом костюме. В руках он держал блюдце с кофейной чашкой, из которой струился ароматный дымок.
– Это господин Шмитц, – кивнула на гостя Анжела. – Он завтра улетает в Германию, поэтому мы собрались сегодня.
– Вальтер, – представился седой подтянутый мужчина и отвесил в мою сторону чуть заметный поклон.
– Очень приятно.
Статный гость пожал мне руку и выразил удовлетворение моими картинами, висевшими над кроватью. Очевидно, мой запущенный деревенский вид, в котором прочитывался осознанный упор на некую символичную свободу творчества, побудил гостя начать разговор с моих картин. Пропахший костром, небритый, в длинном водолазном свитере и грязных джинсах, я разительно отличался от персонажей внезапного праздника, но, видимо, полностью соответствовал представлениям господина Шмитца о сыне своей русской знакомой.
– Господин Шмитц – директор крупной гамбургской фирмы, – не унималась Анжела. – Он отдыхал у нас пять дней.
– Петербург – прекрасный город, – торжественно сказал Вальтер и бросил мечтательный взгляд в окно на купчинские многоэтажки. – Жаль, что я увидел не все его прелести. Разве можно понять этот город за пять дней? – спросил он у моей матери, которая, улыбнувшись, отрицательно покачала головой. – Но ничего, – успокоил сам себя Вальтер. – В следующий раз я приеду сюда на более длительный срок. А теперь ваша очередь навестить мой дом. Правда, Анжела? – обратился он к моей матери, расстегнул пиджак и осмотрелся по сторонам, как бы желая довершить своё представление о комнате и её обитателе.
– Вальтер приглашает нас в Гамбург, – пояснила Анжела. – Мы там, собственно, и познакомились. В новогоднюю ночь.
Они знали друг друга полтора месяца. На том и был поставлен акцент.
– Кстати, у Вальтера и в России есть дом, – сочла необходимым добавить Анжела. – На Балтике, под Калининградом. В этом доме он родился. Перед войной это была территория Германии.
Тут в комнату вошла Элина и, не поздоровавшись со мной, всех пригласила к столу.
За ужином Вальтер со всеми был чрезвычайно внимателен. Он накладывал женщинам салаты, наливал вино, улыбкой встречал каждую шутку.
На этом празднестве для подруг матери я был нежелательным гостем. Когда ко мне обращался Вальтер, они прекращали свои перешёптывания и с ужасом в захмелевших глазах выслушивали мои ответы, боясь, что я скажу что-нибудь не то и тем самым испорчу их веселые посиделки. Однако краснеть за меня им не пришлось. Вальтер увлечённо слушал меня и даже прекращал жевать, пытаясь лучше понять мои нерешительные объяснения на немецком языке. Настраивая меня на дружеский тон, он хотел опровергнуть представление о себе как о случайном корыстном иностранце, вздумавшем на склоне лет увлечься – надолго ли? – свободной эффектной женщиной. На легкомысленного ухажёра, каковых у Анжелы в разное время было несколько, он не был похож. Он даже не тянул на богатого иностранца, развращённого важностью своей недоступной персоны, которому в России дозволено всё, что он только пожелает. О благосостоянии Шмитца можно было судить по небольшому строгому перстню на безымянном пальце левой руки. Особенный статус Вальтера дополняли запонки в виде перламутровых змеек с длинными язычками, украшенными гранёными бриллиантовыми хрусталиками.
Шмитц сидел по правую руку от моей матери, напротив вилками и ножами орудовали неразлучные Элина и Кристина. Мне уготовили место на углу стола между Кристиной и Вальтером. После лёгкой пробы красного французского вина состоялся короткий перекур на балконе, после чего подали фирменное блюдо Кристины – жареные шампиньоны с картошкой и капустой, тушённой с красным перцем. Вид этого пышного блюда вызвал у Вальтера неожиданное слюноотделение. Он с благодарностью принял от Элины свою порцию и заложил белую накрахмаленную салфетку. Под грибы появилась водочка, и это всех раззадорило. Занятый поглощением спецблюда, Вальтер бросил несколько расхожих фраз по поводу праздничной актуальности сорокаградусного напитка и его неразрывной связи с понятием «русский характер». Это замечание никто оспаривать не стал.
– Вальтер, за счастливую встречу! – Элина подняла рюмку. – Неужели это правда? Ты действительно в Петербурге!
Наши рюмки сошлись над бутербродами с красной икрой. Вальтер понял, что пьют за него и его избранницу. Он решительно погладил по спине мою мать, на что она, весь вечер державшаяся в тени своих подруг, повернулась к нему и стеснительно коснулась лбом его седого с лиловым оттенком виска.
– О, отличный вкус! – со знанием дела заметил Вальтер, осушив наполовину рюмку. Он по-детски почмокал губами, пытаясь поймать остатки диковинного вкусового ощущения,
