Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
На нашем факультете тоже появились сектанты. На собеседование с агентами Церкви Муна народ валил валом. Такого наплыва зевак с горящими надеждой глазами я не видел в нашем корпусе даже во время сессии. У дверей, за которыми шло собеседование, стояли длинные очереди. В пустых аудиториях на столах в беспорядке валялись одежда и рюкзаки. В туалетах курили и хохотали. Всех манила перспектива дальних бесплатных поездок, и души грела туманная возможность осесть за границей. С нашего курса в руки мунитов попала застенчивая рыжеволосая Надя. Она отлично знала английский, что позволило ей без труда пройти собеседование. Потом она куда– то пропала. Собственно, с курса в разгар семестра исчезали многие, но к сессии появлялись отдохнувшими и весёлыми. Потому к отсутствию Нади все отнеслись нормально. И она действительно вернулась. Всем рассказывала об Америке. Ей там понравилось всё, кроме того, что женской половине их группы запретили общаться с мужчинами. Вскоре Церковь решила, с кем связать её узами брака. На стадионе в Корее при многочисленной аудитории Надя, как и другие мунитки, впервые увидела своего жениха. Им оказался молодой немец. Их женили по сектантскому обычаю, не проявив интереса к взаимным чувствам молодожёнов. Эта история взбудоражила пессимистичного Томсона. Он предпочёл бы «вслепую» жениться в Корее на страшненькой азиатке, чем влачить жалкое существование на 5-й Советской. Забегая вперёд, скажу, что Томсон всё же женился. На требовательной и властной особе. Его избранницей оказалась капитан милиции. Случай – абсолютно необъяснимый. Результат же их недолгой совместной жизни никого не удивил. Томсон оказался за решёткой в «Крестах». По словам Алекса, способствовала этому его жена.
Моя мать часто бывала в Германии. Турфирма, в которой она работала, постепенно разрасталась и богатела. Подруги Анжелы обзавелись немецкими знакомыми и подержанными «Ауди» и «Фольксвагенами», счетами в иностранной валюте. То было время, когда жизнь без оглядки на Запад казалась бессмысленной. Оттуда, из «идеального» мира, к нам шли потоки гуманитарной помощи и материализовывались на факультете в виде пайков, не съеденных солдатами НАТО. Восторженные отзывы о качестве «натовских» продуктов носились по факультету вместе со сквозняками и резким туалетным душком. Вкус «вражеских» пайков обсуждали на военной кафедре, в то время как преподаватели в погонах продолжали с некоторым скепсисом готовить нас к нападению потенциального врага, развязавшего войну в Персидском заливе. В постоянном удручающем недовольстве пребывал на своих лекциях полковник Бурыгин. Он вёл у нас тактику. Он был недоволен всем: студентами, политической обстановкой в стране, тлетворным влиянием поп-культуры на умы молодёжи, снегопадами в Приморье… В аудиторию полковник входил в образе грозы студентов. Он останавливался у кафедры, хитро щурился, осматривал класс и после коварной выжидательной паузы говорил: «Здравствуйте товарищи студенты!» Будучи образованным в военном ремесле, полковник был начисто лишён преподавательского дара. Иногда он делал ошибки в простейших словах, путал ударения, пропускал в словах буквы, вообще строил предложения по собственным правилам. «Вот я показываю вам о том, что какие подразделения должны переходить в атаку», – говорил Бурыгин, водя указкой по расчерченной доске.
Самые большие проблемы были у полковника с чувством юмора. На занятиях он редко позволял себе улыбнуться, а если и улыбался, то чаще тогда, когда нам было не до смеху. Обычно такой момент наступал во время бесконечных самостоятельных работ, на которых мы описывали строение батальонов, полков, дивизий. На следующей лекции мы получали наши листочки с ярко-красными автографами полковника и погружались в лихорадочный хохот. Каждый третий из нас был оценён неудовлетворительно. В конце семестра подобные результаты не предвещали ничего хорошего. Начиналось отчаянное зазубривание важнейших тем, схем, рисунков. Начинались пересдачи пройденного материала, без знаний которого не допускали к основным экзаменам по кафедре. Во внеурочное время за полковником было установлено наблюдение. Его поджидали на подступах к университету, вылавливали в столовой, караулили возле курилки. Повышенное внимание к своей персоне Бурыгин ценил, но флегматично отмахивался от студентов, устало объясняя, что все задолженности он принимает в строго установленное время.
Полковник любил припугнуть тех, кто прочно засел в чёрном списке должников. Перспектива выбыть из рядов стойких посетителей кафедры не устраивала никого, поскольку автоматически предвещала службу в армии. Проблемы с Бурыгиным каждый решал по-своему. Кто-то выезжал на шпаргалках, кто-то надеялся на лёгкий вопрос, а кое-кто входил в доверие к полковнику за счёт исключительного рвения к занятиям, не подкреплённого, впрочем, отличными результатами. Я знал одного студента восточного факультета, которого полковник одарил своими сухими симпатиями. Везунчиком оказался будущий ирановед – Ростислав Белуха. Он был жгучим брюнетом с короткой стрижкой и бледным простоватым лицом, отражавшим усердие и кропотливость подённого студенческого труда. На переменах Белуха цитировал Суворова и Клаузевитца. На самые простые вопросы отвечал с философской задумчивостью.
– Ну что, сдашь сегодня тактику? – спрашивали его однокурсники.
– Под лежачий камень вода не течёт, – рассуждал Белуха, нервно барабаня пальцами по дипломату. – Но все равно ведь подтачивает…
Своим усердием Белуха «подтачивал» Бурыгина. Особыми достижениями в рисовании тактических карт Ростислав не отличался. Наравне со всеми он хватал двойки и тройки. Но было в его прилежном отглаженном облике что-то такое, что растопило холодное сердце полковника, и он с удовольствием ставил Белухе зачёты, всё же указывая ему на существенные пробелы в знании учебной программы.
Последняя встреча с Бурыгиным нам предстояла на выпускных экзаменах, которые мы сдавали в воинской части под конец сборов. Беззаботно проведённое время в «учебке» закончилось за три дня до решающего момента, когда все погрузились в зубрёжку лекций. С озабоченным видом мы сидели на самоподготовке и больше не бросали плоских шуток в адрес прапорщика с внешностью неандертальца, твердившего нам по утрам, что солдат должен быть идеально выбрит и слегка пьян. У этого прапорщика (естественно, начальника склада) я купил пять метров портяночного полотна, вполне годившегося для грунтовки.
На наш последний экзамен Бурыгин не пришёл, чем облегчил нашу жизнь и помог другим преподавателям беспристрастно отнестись к нашим ответам.
Глава 7
На третьем курсе я невольно вошёл в роль хозяина дома. Анжела бывала дома наездами. Все обязанности квартиросъёмщика легли на мои плечи. Я исправно платил за жильё, телефон, газ, свет. Сдавал в прачечную бельё, в коридоре переклеил обои. Перед каждой поездкой в Германию Анжела оставляла мне деньги на содержание квартиры и не забывала про мои нужды.
