Господин Гексоген - Александр Андреевич Проханов
Белосельцев, чувствуя боль в шее, попытался повернуть голову. Увидел на крыше, близко перед глазами, оторванную руку, которая крепко, побелевшими пальцами, сжимала столовую ложку. И опять потерял сознание.
Часть V
Радуйся, благодатная
Глава тридцать вторая
Две недели его лечили в госпитале, восстанавливая разбитую плоть и поврежденный разум. Возвращали на место выбитую взрывом душу, витавшую отдельно от тела. Палата была стерильной и тихой. Сестры миловидны, в крахмальных колпаках и халатах. Военные врачи любезны, предупредительны, не оставляли без внимания ни единой его жалобы или просьбы.
И, смиренно отдавая себя в руки врачей, посещая процедуры, глотая таблетки и микстуры, чувствуя, как игла с легким толчком погружается в его мягкие ткани, он исподволь, чутко наблюдал за персоналом в белых одеждах. Ему казались подозрительными их вопросы, вкрадчивая настойчивость, с какой они выведывали его переживания, любезность, с которой выслушивали его просьбы. Мнительность не оставляла его. Находясь во власти врачей, заключенный в белое пространство тихой, тщательно охраняемой палаты, он чувствовал себя под надзором. Был объектом таинственного исследования, которое совершали вездесущие и опасные люди, не желавшие отпускать его от себя. Совершившие тайный обыск в его жилище, а теперь, с помощью разнообразных медицинских приборов, обыскивающие его тело.
Они делали вид, что ищут в нем болезнь, но искали нечто другое. Таинственную капсулу, вложенную в него от рождения, где был записан код его жизни. Номер, под которым он значился у Господа Бога. Безымянный крохотный орган, отсутствующий в анатомических атласах, в котором заключалась его душа. Невидимую сокровенную пуповину, которой он был прикреплен к иной, божественной жизни, делающей его свободным от смерти. Малый пузырек света, гуляющий по его кровеносным сосудам, в котором, как в икринке, хранилось исчезнувшее лучезарное время, когда он был безгрешным и любящим.
Ему делали электронную диагностику, пропуская неслышные токи сквозь чувствительные зоны, выстраивая на компьютере картину его недомоганий, ослабленных функций, утомленных органов. Но он знал, что врачи, как саперы миноискателем, отыскивают сокровенную капсулу, которая не высвечивалась на экране, не откликалась на прикосновение штырей и клемм, ускользала от наблюдения.
В него посылались ультразвуковые импульсы, которые проникали в глубины тела, отражались от почек и печени, оставляли на экране голубоватые изображения с вмятинами, складками, темными осадками и окаменелостями. Так гидроакустик подводной лодки исследует с помощью эхолота и гидролокатора океанские течения, морское дно, проплывающие стаи рыб, облака морского планктона, надеясь засечь, хоть на долю секунды, отраженный сигнал от корпуса вражеской лодки. Но усилия врачей были тщетны. Пузырек света не возникал на экране среди темных туманных пятен, похожих на затонувшие корабли.
Его помещали в рентгеновский аппарат, впрыскивали в грудную клетку пучки невесомых лучей. Получали на огромном экране изображение его ребер, ключиц, позвонков, дырчатых тазовых костей. Словно открывали могилу, где долгие годы покоился его мучнистый скелет, надеясь отыскать среди земляного праха сохранившуюся бронзовую серьгу, или золотой амулет, или истлевший боевой меч. Но в могиле были только кости, по которым нельзя было определить – воин это или смиренный монах, трудолюбивый земледелец или кроткий пастух.
Его клали на клеенчатое ложе, запускали в пищевод гибкую, как блестящая черная змейка, кишку с огненной хищной головкой. Она проскальзывала внутрь, в глухие, не ведавшие света катакомбы, высматривала, выглядывала, словно искала на стенах пещеры таинственный древний орнамент. Посылала наружу телевизионное изображение из подземелья, где дышала и хлюпала его утроба. Старалась различить среди слизистых сгустков и жил тот сокровенный, неопознанный орган, в котором помещалась душа, готовая вырваться из тесной подземной тюрьмы и, обретя крылья, умчаться в лазурь.
Его клали на спину и задвигали головой в огромное белое кольцо, просвечивающее мозг под разными углами, на разной глубине. Словно делали срезы невидимым скальпелем. На экране возникали цветные изображения полушарий, мозжечка, гипофиза. Разноцветная карта его мыслей, мучительных исканий, не имевших ответа вопросов. Картины Кандинского, изображавшие грешные желания, тайные намерения, тщательно скрываемые знания, о которых он бы умолчал под самой страшной пыткой. Но тут, на компьютере, они обретали вид бледно-золотых туманностей, с красными вкраплениями, окруженными нежной голубой бахромой. Врачи рассматривали изображение, молча качали головами, и он, с надетым на голову белым кольцом, похожим на огромную чалму, знал, что им не удается открыть его тайну.
Пока лежал в госпитале, он узнал, что войска перешли границу Чечни и медленно продвигаются по равнине, вытесняя чеченские формирования в сторону Грозного. И уже в туманные, с моросящим дождем предместья уносятся снаряды «ураганов», лопаются ртутные колбы вакуумных бомб, и к позициям батальонов, взявших в кольцо обреченный город, долетает горький ветер первых пожарищ. Он не позволял себе думать об этом. Отстранялся, отгораживался от жестоких, тревожащих мыслей. Принимая таблетки снотворного, чувствовал, как пахнут молодые душистые руки медицинской сестры.
Он приехал во Псков и узнал старомодное здание вокзала, принадлежавшее стародавней эпохе, в которой жил царь, шла германская война, и где-то на этих железнодорожных путях он подписал роковое отречение. Он узнал зеленоватый вокзал, но не узнал привокзальную площадь, ставшую обширной, уставленной лотками, пестрыми киосками, аляповатыми рекламами, провинциально и безвкусно повторяющими столичный стиль. Сел на троллейбус и поехал в гостиницу, оглядывая из окна полузабытые здания проспекта, которые прежде казались выше, нарядней, родней, а теперь отчужденно смотрели на него сырыми фасадами, не узнавая в чужаке молодого влюбленного путешественника. Гостиница, хоть и не поменялась с тех пор, была столь же невеселой, неудобной, с тесными и скудными
