Отвлекаясь - Федерика Де Паолис
Виола взглянула на него исподлобья. Вытерла слезы, взяла себя в руки, заново подобрала волосы и, с трудом переставляя ноги, пошла за Паоло. Они вместе направились к следующему трейлеру. Его слова причинили ей боль. Еще недавно она ощущала вербальную агрессию как удар ножом в живот, теперь это перешло в голову: в ней зажигалась ослепительно-яркая лампа острой боли, которая мгновенно гасла, и на Виолу наваливалась мигрень, темнота. Она чуть заметно дрожала, и он обнял ее за плечи как-то по-дружески, по-мужски. Они двинулись вперед коротким шагом, постепенно набирая скорость.
– Добрый день. Как дела? – окликнул их сторож летнего кинотеатра у церкви на виале Тициано, свидетель несчастного случая с Виолой.
– Все хорошо, Доменико, – отозвался Паоло.
Он сжал пальцы Виолы и понял, что та собирается заговорить, что хочет вовлечь еще кого-то в поиски. И услышал ее голос.
– Привет, как дела? Можно мне кое о чем вас спросить?
– Само собой, синьора!
– Цыгане… – нерешительно протянула она. – Они не доставляют неприятностей?
– В каком смысле?
– Не знаю. Я часто вижу их в парке, иногда они пристают к детям, правда, только самые маленькие. В остальном…
– Нет, синьора, никаких проблем. Мы этих цыган зовем черными ангелами, они никому ничего плохого не делают, не знаю, лично я ничего такого не слышал… ни про воровство, ни про что еще, в общем, у нас все спокойно.
– Большое спасибо, – прервал его Паоло.
– Почему вы спрашиваете? Они вам что-то сделали?
– Нет-нет, абсолютно ничего. Мы тут потеряли одну вещь… Еще раз спасибо, – сказал Паоло.
Он зашагал вперед, и Виоле пришлось поспешить за ним следом. Она на секунду обернулась и попрощалась с Доменико.
– Значит, сделаем так, – проговорил Паоло, доставая из кармана мобильник, на экране которого уже не осталось места для сообщений. – Позвоним моему отцу.
– Твоему отцу?
– Да. Дадим себе еще немного времени. Скажем, два часа. Разделимся, прочешем район, дойдем до Тибра, до Моста музыки… Господи, отец уже еле ноги таскает, он не сможет столько пройти пешком.
Виола прикусила кончик пальца, задумалась.
– Да. Два часа. Потом пойдем в полицию.
Паоло сделал несколько шагов в сторону, и Виола услышала, как он сказал:
– Папа, привет, это я.
Потом втянул голову в плечи и отошел еще дальше. Его голос затих.
Она наблюдала, как он размахивал рукой, на мгновение его фигура потеряла четкие очертания и стала похожа на уродливый призрак; у нее разболелась голова и началась мигрень. Она увидела собаку, похожую на Токио, Дориного пса. Или это был не он? Она не могла сказать с уверенностью, и вообще, с чего бы ему тут быть? Она пыталась снова отыскать его взглядом, но пес уже исчез вдали. Она мысленно вернулась к тому, что сказал ей Паоло: «Хочешь, чтобы Элиа потерялся, и тогда ты станешь свободной, да?»
Столько времени прошло, а он так и не сумел обуздать свой гнев, избавиться от агрессивности. Она смотрела на его спину и жалела его. Он внезапно осознал, что все выходит из-под его контроля, и позвонил отцу, чтобы тот пришел ему на помощь. Его отец, его мать. Призывая их сражаться на его стороне, он подает четкий сигнал. Ему страшно.
5
Виоле никогда не нравились родители Паоло, даже в самом начале, когда ей только предстояло открыть его мир, когда все, что было с ним связано, казалось прекрасным и сладостным.
Когда ее впервые пригласили на обед, она очутилась в старом многоэтажном доме, в жилом комплексе близ виа Маркони. Квартира была довольно просторной, к большой гостиной, где с шумом носились две жесткошерстные таксы, примыкала прелестная терраса с пышными растениями: их с увлечением выращивала Рената, мама Паоло. Дверь им открыл Чезаре, папа Паоло, пожилой мужчина лет восьмидесяти, невысокий, как и его жена. Рост у Паоло был больше метра восьмидесяти, у его отца – примерно метр шестьдесят пять. Существенный разрыв между поколениями.
Мать держалась с Виолой очень любезно, даже слишком, обращалась к ней «дорогая», заранее поинтересовалась, какой соус ей больше по вкусу – с белым вином или с красным, потому что ей уже пора заканчивать его приготовление. Чезаре, встретив их, немедленно вернулся на диван, где до их прихода вяло листал газету. Он не задал ни единого вопроса ни Виоле, ни сыну. Потом, как только они сели за стол, Чезаре приспустил брюки, и Рената сделала ему укол в живот. «Инсулин», – пояснил Чезаре. Это первое произнесенное им слово вызвало у Виолы приступ отвращения. Она уже собиралась задрать свитер и, показав исколотый живот, сообщить: «Гепарин», но сдержалась и принялась крошечными глотками пить воду, потому что ее затошнило от такого бесстыдства.
Обед завершился довольно быстро, Рената подавала новые блюда, всякий раз спрашивая, в меру ли они посолены, и предупреждая, что с сахаром нужно быть поосторожнее, а то можно заработать диабет, как у ее мужа. Тишину нарушал только стук приборов. Виола была поражена тем, что Паоло тоже соблюдает ритуал молчания и это его ничуть не тяготит. Домашний немой лексикон. Паоло даже не пытался поддерживать разговор, он с аппетитом поглощал щедрые порции приготовленной матерью еды, непохожей на ту, которую обычно выбирали они; Рената готовила блюда римской кухни, утопающие в масле и жире, но при этом безвкусные. После обеда были кофе и горькая настойка-дижестив. Скорее всего, горечавка.
У Ренаты и Чезаре был магазин на виа Маркони, которому они посвятили всю жизнь. Маленький обувной магазин, где в начале семидесятых годов они продавали только кеды Superga. Лет через двадцать прибавились и другие марки, появились новые модели. Супруги расширяли магазин, прихватывая метр за метром; у них работали только женщины, беззаветно преданные делу и всю жизнь посвящавшие «Золушке»: так называлось неказистое помещение площадью двести двадцать восемь квадратных метров (двадцатью годами раньше оно именовалось более прозаично – «Шнурки»). Магазин был их домом, он позволял Паоло и его сестре Лауре безбедно жить и самим выбирать, где учиться. «Они никогда не просили меня работать с ними», – как-то раз признался Паоло, и это был тот редкий случай, когда он о чем-то говорил с гордостью: никто не принуждал его служить маленькой империи, в орбите которой вращалось немало людей.
Они с Паоло никогда не говорили о его родителях, он только упоминал, что для Чезаре и Ренаты вся жизнь заключалась в работе; она сидела за кассой, он занимался закупками, их мир целиком заполняли подметки, каблуки, мокасины, лодочки, пряжки и шнурки. Они были открыты даже по воскресеньям, до обеда, и закрывались только по понедельникам, как парикмахерские. Они купили небольшой дом недалеко от столицы, на побережье, в живописном городке
