Лица - Тове Дитлевсен
— Конечно, я ваш друг, — произнес он и неожиданно засмеялся ртом Гитте. Лизе заметила у него в руках шприц.
— Вам нужно принять ЛСД, — произнес он, уколов ее в ногу. — Это научит вас любить ближнего.
Вскрикнув, она открыла глаза. Уродливая комната наполнилась утренним светом: у него был сероватый безнадежный оттенок, как в школьные дни, когда забываешь подготовиться к уроку. Пахло потом, постель вымокла, рубашка липла к телу. Жажда мучила ее так сильно, что, казалось, она стала хуже слышать. Из труб раздавалось неясное бормотание, но лиц за решеткой не было видно.
Дверь отворилась, вошел мужчина в белой куртке с латунными пуговицами. Он открыл дверь локтем: в руках у него был таз. Он обернулся — и Лизе узнала в нем Герта, что не особенно ее удивило. Она уже притерпелась к этому миру ужасов, как привыкаешь к физической боли. Может, на самом деле существует несколько версий одного и того же человека, и перед ней всего лишь его копия.
— Герт, — обратилась она к нему, — за что ты меня ненавидишь? Неужели забыл, как счастливы мы когда-то были?
— Я не Герт, — упрямо сказал он, — меня зовут Петерсен, я здешний санитар. Вам пора умыться.
Он поставил таз на табурет — вода была густая и мутная.
Окунув туда тряпку, он отвел ворот рубашки от ее шеи. Поводил по лицу, и она почувствовала, как кожа стягивается, словно от маски с яичным белком. Она принялась ощупывать лицо.
— Попробуешь это снять — сдерешь кожу, — зазвучал в репродукторе голос Гитте.
— Герт, прекрати, — испуганно приказала она, — иначе я обращусь в полицию.
— Ты собираешься искать помощи у банды детоубийц, — издевалась Гитте.
Герт молча, равнодушно подхватил таз и вышел из палаты. Не успел он прикрыть за собой дверь, как появилась женщина в больничной рубашке. Она держала вязание, а ее лицо было неряшливым и жизнерадостным, как у тех, кто посвятил себя другим настолько, что совсем не задумывается, какое лицо носить. Что одно, что другое — всё равно. Она села у кровати: комната моментально наполнилась тишиной. Все голоса затихли, из труб не доносилось ни звука. Женщина посмотрела на нее ласково и дружелюбно.
— Я пришла помочь, — произнесла она. — Я лежала здесь до вас и отлично знаю, каково это. Прежде и лучше всего вам нужно что-нибудь попить. Я сейчас принесу воды из-под крана, что-нибудь неотравленное.
Она оставила свое вязание и вышла. Лизе испытала невероятное облегчение: наконец-то рядом оказался человек совершенно здоровый и нормальный, прямо как она.
9
Пока она жадно пила воду, из спокойных глаз женщины на нее, казалось, смотрело ее собственное детство. Ей вспомнилась мать: по вечерам она сидела под лампой и пела, а отец тем временем спал на диване. Гостиная была островком света и безопасности в диком океане мира. Воспоминания разливались в голове теплом, которое вечно томилось там в ожидании, пока кто-нибудь его не пробудит. Женщина потрепала ее по щеке.
— Если спросят о голосах, скажите, что ничего не слышите. Это очень важно, — произнесла она широким приглушенным голосом.
— Бесполезно, ведь их слышат все, — удивилась Лизе.
— Ох, нет. — Она принялась лихо вязать, и в комнате слышалось лишь позвякиванье спиц. — Ваши голоса слышны только вам.
Ее голос звучал так уверенно, будто она объясняла, что у каждого есть своя зубная щетка.
— То есть доктор Йёргенсен тоже не может их слышать? — с надеждой спросила она.
— Естественно, нет. Скажите же ему наконец, что не слышите никаких голосов, кроме его собственного.
— Зачем?
— Иначе никогда не вернетесь домой. Если твердить о голосах, вас будут считать умалишенной.
— Но они сами хотят, чтобы я в это верила.
— И это понятно. Здесь же сумасшедший дом, без пациентов он существовать не может.
— Как же мне отсюда выбраться?
— Надо написать омбудсмену. Я поступила именно так и дожидаюсь ответа со дня на день. Но главное — потакайте вашим голосам. Нет смысла с ними ругаться, пока вы находитесь здесь.
Герт вошел с чашкой кофе и смёрребрёдом на подносе.
— А, вот вы где, — произнес он, наморщив лоб. — Вам нельзя к фру Мундус, ей нужен покой.
Женщина спокойно собрала вязание и вышла из комнаты, словно из картины, на которой была главным персонажем.
— Вам нужно позавтракать, — произнес Герт не своим голосом, а должно быть, принадлежавшим санитару, чью роль он разыгрывал.
— Да, — покорно согласилась она, рассматривая смёрребрёд: легкий зеленый оттенок и резкий запах аммиака. Как долго можно продержаться без еды? Голод не так страшен, как жажда. Может, та женщина принесет ей какой-нибудь неотравленной еды. Она представлялась единственной подругой, на которую можно положиться в этом аду, зная, что она точно не подведет.
Как только Герт снова исчез, за переговорной решеткой сразу же появилась Гитте.
— Тебе никогда не понять молодежи, — сказала она. — Таким писателям не выжить в новое время. Помнишь, два гимназиста брали у тебя интервью для школьной газеты? Спросили, почему ты никогда не участвуешь в злободневных дебатах? Помнишь, что ты им ответила? Процитировала Хемингуэя. Повтори.
Пока она пыталась вспомнить, что же тогда сказала, взгляд упал на руки Гитте, крепко вцепившиеся в решетку. Откуда-то явилась тревожная мысль: рук в мире вдвое больше, чем лиц. Слова тут же пришли на память — сильные, чистые и смелые.
— Пусть те, кто хочет, спасают мир, лишь бы тебе удалось понять его — отчетливо, ясно и как единое целое.
— Да, именно так ты и ответила, — удовлетворенно сказала Гитте. — Именно это предопределило твою участь. Хемингуэй выстрелил себе в голову. Он, как и ты, устарел. Принадлежал к миру мертвых. Жаль, здесь нет зеркала. Видела бы ты только свое лицо. Точно у трупа.
Бешенство заставило Лизе забыть все предосторожности.
— Ненавижу тебя, — выкрикнула она. — Давно надо было тебя вышвырнуть.
— Глупо с твоей стороны, — ласково ответила Гитте. — Ты еще увидишь, что я всего лишь пытаюсь тебя спасти. Но ты не способна сотрудничать.
Ее лицо исчезло, и немного погодя из-за пыточной решетки раздался крик Сёрена — отрывистый и хриплый. В ужасе она уставилась туда. Его лицо выглядело сморщенным и состарившимся, как у индийских детей в телепередачах о слаборазвитых странах. Она встретила его затравленный взгляд, полный безнадежности, словно мальчик уже отчаялся получить от нее хоть какую-то помощь.
— Сёрен, — заорала она, — беги из отделения и найди своего отца. Он здесь и поможет тебе вернуться домой.
Она дернула ремень, чтобы стянуть его через бедра, но ничего не вышло.
— Гитте, что ты с ним делаешь? —
