Ночь, сон, смерть и звезды - Джойс Кэрол Оутс
Уайти весь светился, сидя во главе стола. Поначалу Стив пытался подражать своему харизматическому тестю, но в последние годы безнадежно отстал.
И чем кончились все эти отцовские ужины и вечеринки?
Ее успокоил тайный голос: Последний раз. Следующий День благодарения без мужа!
Это то, о чем она мечтала? День благодарения без мужа? Она безотчетно налила себе полбокала вина. Рука дрожала.
Прошлый День благодарения и праздником-то не назовешь. Индейка вполовину меньше нынешней, простая еда. Только семья. Даже не пришлось раздвигать стол. Джессалин без Уайти, жалкая, потерянная.
Все почти не ели. Один Стив наворачивал индейку, картофельное пюре, клюквенный соус и суфле из батата, игнорируя косые взгляды.
Беверли хотелось защитить мужа. Он не бесчувственный, скорее… простоватый, что ли.
Если в будущем дети захотят отмечать День благодарения вместе с отцом, пусть сами все устраивают. А с нее довольно.
В этот раз они собрались, чтобы прославлять жизнь Уайти. Не все же говорить о его смерти и несправедливости расправы над ним. Какое облегчение, что заключили мировую, ведь это можно интерпретировать так, что полиция Хэммонда признала свою неправоту, и, таким образом, Уайти одержал победу.
Том по поводу мирового соглашения помалкивал. Если все вслух радовались закрытию судебного дела, то он никак не высказывался. И, глядя на молчаливого брата, Беверли с легкой дрожью подумала: У Тома на уме собственная мировая.
О жене и детях, в этот раз отмечавших праздник с семьей Брук в Рочестере, он тоже предпочитал не распространяться. Когда Беверли отвела его в сторонку и спросила, как у них идут дела, Том ответил, что еще ничего не решено, о разводе (пока) речи нет, с детьми он видится по выходным, иногда чаще.
– Но ведь ты живешь один? В апартаментах?
– Да. Пока так.
– Похоже, ты не очень расстраиваешься.
– А должен?
– Разве нет?
– Ну-ка расскажи, Бев. Ты ведь у нас специалист по этой части.
Она словно получила удар по ребрам от хулиганистого старшего брата.
– Я просто скучаю по твоей семье. По твоим чудным детям.
Она сознательно не произнесла имя Брук.
Ее так и подмывало рассказать Тому о сюрпризе, который ожидает Стива. Брат не единственный Маккларен, получивший свободу!
Но Том не горел желанием обмениваться с ней интимными подробностями. Она с огорчением проводила его взглядом, когда он отправился в подвальное помещение смотреть футбол по каналу ESPN вместе со Стивом и компанией на огромном плоском экране, на который ее муж не пожалел денег.
Из всех мужчин только Хьюго не проявил никакого интереса к футболу.
– Я спортом не интересуюсь, – сказал он. – Даже соккером.
Даже соккером. Это такая шутка?
Разумеется, Хьюго Мартинес пожаловал на семейный ужин. Я не могла его не пригласить! Беверли пыталась оправдаться перед Лорен и Томом, выразившим свое удивление и неодобрение. Лорен прошептала на ухо старшей сестре:
– Если ты отравишь этого Хьюго, никто не узнает.
– То есть как «никто не узнает»? – парировала Беверли. – Он же наверняка сказал дружкам, что идет сюда на ужин. Да и Джессалин узнает.
На что Лорен расхохоталась:
– Господи, Бев! Я же пошутила.
Беверли задохнулась от возмущения. В ее стиле! Отпустить откровенную грубость, а потом заявить, что это была шутка. А я, значит, такая тупая и приземленная, что не понимаю юмора.
Когда Беверли первый раз заговорила с матерью о Дне благодарения, она не решилась ей сказать, что праздник должен быть без Хьюго. Если б сказала, то Джессалин наверняка бы отказалась прийти, и это был бы форменный скандал.
В своей типично агрессивной манере Хьюго настаивал на том, что он принесет вино и тыквенный пирог собственного изготовления на десерт.
– Это не обязательно, Хьюго, – попыталась робко возразить по телефону Беверли. – Правда. У нас и так всегда слишком много еды, особенно десерта.
– Да, я принесу вино и пирог. Спасибо за приглашение.
– Но Хьюго…
Как так получилось, что она позвонила этому чужаку? И еще урезонивала, как будто он член семьи. Маминого любовника!
Мир вокруг Беверли становится сюрреалистичным. Все теряет смысл.
Если бы Уайти узнал! Он бы приобнял ее, утешил. Все будет хорошо, Бев. Ты же знаешь, я всегда с тобой.
Она знает. Такое не забывается.
С того дня, когда Беверли съела запеканку из баклажанов, приготовленную Хьюго, она чувствовала себя его должницей. Ощущение не из приятных. Не дай бог мать проговорится Лорен или Тому. Мало того, через несколько дней Джессалин перезвонила и поинтересовалась, может ли Хьюго прийти вместе с другом. Вопрос застиг Беверли врасплох: какое вызывающее предложение! И от кого, от матери! Привести никому не известного человека на семейный ужин в честь Дня благодарения! Друга своего любовника-латиноса! (Впрочем, Беверли оставляла за собой право сомневаться, являются ли мать и Хьюго Мартинес любовниками. В это невозможно поверить.)
Вообще-то, у Маккларенов существовала традиция: по мере взросления детей Уайти стал приглашать на День благодарения тех, кого он не совсем вежливо называл «хромыми утками» или «объедками». Чаще всего они были полными незнакомцами – и не только для семьи, но и для самого Уайти. Где он с ними познакомился, никто не знал. Среди них встречались довольно эксцентричные персонажи. В том числе «иностранцы». И что при этом испытывала Джессалин в осажденной крепости? Насколько Беверли помнит, мать всегда встречала гостей с распростертыми объятиями.
Ваша мать святая. Так потом говорили гости.
Джессалин объяснила дочери, что друг Хьюго совсем один. Его недавно прооперировали, и он до сих пор неважно себя чувствует. Он хороший. «Такой тихий, вдумчивый», как она выразилась. Они приедут втроем, на часок, а затем отправятся на другой, давным-давно назначенный званый ужин, который Хьюго не может пропустить, так что мы ненадолго… Беверли была так огорошена, что половину сказанного просто не услышала. Сердце колотилось. Нет, какой все-таки наглец этот Хьюго Мартинес и как же дурно он влияет на их дорогую мать!
Мы ее теряем, позже скажет она Лорен. Сначала мы потеряли отца. Неужели потеряем и мать?
Когда на пороге вместе с Джессалин и Хьюго появился загадочный незнакомец, Беверли удивилась еще больше: это был афроамериканец маленького росточка, лет сорока, в плохо сидящей «тройке» и блестящем галстуке с тисненым узором. Костюм и галстук смотрелись так, словно их извлекли из контейнера в магазине секонд-хенд. Хьюго представил ей своего друга:
– Цезарь Джонс.
Цезарь Джонс! Ей ничего не оставалось, кроме как пожать ему руку, показавшуюся слишком теплой, и Беверли поспешила ее отпустить.
(Кажется, она впервые в жизни пожала руку афроамериканцу. Хотя это ровным счетом ничего не значит.)
Но беда не приходит одна. Как оказалось (Хьюго рубанул сплеча), этот Цезарь Джонс отсидел срок.
Беверли незаметно отвела мать в сторонку, дабы никто не услышал слов, в которых
