Долгая дорога до Грейсленда - Кристен Мей Чейз
Я попыталась вспомнить, каким он был в школе, ведь его глаза и губы вряд ли с тех пор изменились. Но в памяти всплывали только наши глупые выходки, за которые нам сильно доставалось от родителей, и наш план побега из родного техасского захолустья. Наверняка наши матери вынашивали планы нашей женитьбы. Не в этом ли кроется причина, почему мы никогда не встречались? В знак протеста против заговора матерей, которые уже придумывали имена нашим будущим детям. Все мои мысли в то время были заняты учебой и тем, как укрыться от гнева отца и странностей мамы; тут не до романтики с Уайаттом. Только теперь пришла догадка: не боялась ли я тогда быть отвергнутой единственным человеком, который действительно заботился обо мне?
Погрузившись в эти мысли, я не заметила, как меня сморил сон.
Проснулась глубокой ночью от громкого храпа матери. Видимо, она тихонько проникла в комнату и улеглась рядом, а теперь издавала такие звуки, как будто пилила огромные пни. Лежа рядом с мамой в просторной кровати для гостей, я отчаянно пыталась выбросить Уайатта из головы и снова заснуть, но это оказалось невозможно под мамин храп: я замирала от каждой паузы дыхания и вздрагивала при каждом новом всхрапе…
Наконец сдалась и решила выйти на свежий воздух. Взяв с ночного столика очки, я осторожно выбралась из комнаты и через темную кухню направилась в прихожую.
– Удаляешься по-английски? А как же мама?
Я оглянулась на голос Уайатта. Он сидел в темноте за кухонным столом и пил что-то из банки из-под майонеза; экран его планшета едва светился.
– В наших кругах так не принято, – усмехнулся он.
– Остается надеяться, что в ваших кругах нет дресс-кода. – И показала на свою смятую и несвежую одежду.
– Выглядишь как девушка после бурной ночи.
Я подхватила его шутку:
– Которая просто заснула в одежде. А секса по пьяни не случилось, потому что девушка слишком старая.
– Я бы сказал «милая», но «старая» тоже ничего, – подмигнул Уайатт.
Я и забыла, каким он был остроумным и как много мы смеялись, когда проводили время вместе. Для меня это была единственная отдушина в той моей прошлой жизни, когда у отца в любой момент мог случиться приступ гнева, после чего я оставалась испуганная, вся в слезах. Лишь став много старше, я перестала так бурно реагировать. Уайатт всегда был готов к шуткам и розыгрышам, которые порой ставили его в глупое положение: например, издавал неприличные звуки в бакалейной лавке или пускался в нелепый танец посреди улицы. Тогда я думала, что ему было плевать на мнение окружающих, но, кажется, упустила главное – все это он делал, чтобы защитить меня. Уайатт прекрасно понимал весь ужас моей ситуации, но как будто хотел сказать: «Дела обстоят хреново, но давай сделаем что-нибудь, чтобы облегчить твою боль».
– Спасибо, что взял на себя бабулек.
– После ужина они так глубоко нырнули в кучу старых фотографий, что я их и не видел. Как ты сама? Две матери-азиатки за одним обеденным столом… сейчас не могу припомнить, но про это был какой-то старый анекдот…
– Да, я оказалась не готова к такому серьезному нападению.
Я уселась рядом с Уайаттом и заглянула в его компьютер. Экран был пуст.
– Много написал? – Я хихикнула, а он улыбнулся и, закрыв ноутбук, поднялся и включил свет, от которого мы оба зажмурились.
– Ты что, собираешься меня допрашивать?
– Может быть…
– Тогда я бы тоже чего-нибудь выпила. Найдешь мне чашку или… еще одну баночку. Судя по всему, Дотти собирала кухонную утварь, как моя мама собирала фигурки Элвисов – без какой-либо надобности, и раскладывала – без всякой системы. Но, уверена, сама Дотти прекрасно ориентировалась в этом хаосе вещей и предметов. Порывшись среди дуршлагов и салатников, я нашла стеклянный мерный стаканчик – сойдет для выпивки, пока хозяйка дома не проснется и не сознается, где у нее стаканы.
– Итак, чем ты занималась последние двадцать пять лет? – начал Уайатт, налив мне вина.
Я сделала большой глоток, села, облокотившись на стол и подперев голову руками, и с расстановкой ответила:
– Черт его знает.
Встретившись глазами с его внимательным взглядом, я поняла, что простыми отговорками не обойтись.
– Училась в Бостонском университете, вышла замуж за человека, о котором за ужином сообщила моя мама и… с которым недавно разошлась. – Похоже, вино подействовало как сыворотка правды.
– Печально слышать, особенно про Бостонский университет.
Я схватила со стола салфетку, скомкала и бросила в Уайатта.
– Твоя очередь излить мне душу.
– Легко. Лойола[19], брак, развод и написание следующего величайшего американского романа, которое длится вот уже без малого четыре года. Пережив кризис среднего возраста, превратился в настоящего яйцеголового.
– Не может быть.
– Жаль, что твой брак не заладился. – Он помолчал. – Наверное, я должен сказать какие-то более патетические слова, но ничего лучше не придумал.
– Да ладно. Я и не ждала ничего такого, простого сочувствия достаточно.
Уайатт усмехнулся.
– Возможно, тебе станет легче, если я скажу, что сообщил маме о разводе только после того, как мы с Дженни подписали бумаги. Так было проще для всех нас. Даже для мамы…
– Скажи, наступит когда-нибудь такой момент, когда перестанешь чувствовать себя самым главным засранцем в мире? – спросила я.
– Если бы я знал ответ на этот вопрос, то… наверное, написал бы об этом книгу.
– Так чего же ты ждешь? – произнесла я, показав на его компьютер, и встала. – Кажется, теперь я смогу заснуть.
– Спокойной ночи, Грейс.
– Спокойной ночи, Уайатт.
На выходе из кухни я незаметно обернулась, чтобы понаблюдать за тем, как он пишет. Вернее, делает вид, что пишет.
Мы с мамой перед сном не догадались задернуть шторы, поэтому солнце буквально затопило нашу комнату в шесть утра. Мама перевернулась на другой бок и продолжила спать, а я проснулась с ощущением, что нахожусь внутри ярко светящейся лампы, и больше не смогла уснуть. Надела очки и отправилась на поиски кофе и тишины в ожидании, когда ураган Лоралинн обрушится на землю.
– С добрым утром. Приятно снова с тобой увидеться, – раздался голос Уайатта. Он сидел на том же месте, что и накануне вечером.
– Боже мой, ты…
– Ложился ли я спать? Конечно. Если сном можно назвать процесс лежания с закрытыми глазами в маленькой для тебя кровати. – При его росте ноги должны были либо свисать через край, либо быть неудобно подогнуты.
– Наверное, тяжело быть таким высоким, – важно заявила я.
Он рассмеялся.
– Что, вспомнила коротышек? – Я действительно хотела напомнить ему про группу девочек у нас в школе, которых мы с Уайаттом называли «коротышками». Они постоянно издевались над нашим ростом. Им так хотелось побольнее нас уязвить, хотя было очевидно, что главным мотивом была ревность. Но их выпады нас не задевали, и в ответ на издевки мы разражались хохотом. Неожиданная реакция двух неудачников, над которыми издевается целая толпа белых девчонок, правда?! Вот и приходилось им кучкой валить прочь с видом нашкодивших дошколят.
После недолгих поисков Уайатт поставил передо мной кружку дымящегося черного кофе.
– А куда подевался мой мерный стаканчик? – протянула я, гадая, не подсунули ли мне его вчера ради прикола.
– Ну нет уж. Всему есть предел. Кстати, как ты смотришь на то, чтобы заняться чем-нибудь, кроме совместного потребления кофе? Мама пока не готова вас отпустить, да и я не буду гостеприимным хозяином, если позволю тебе просто сидеть здесь и наблюдать за тем, как пишу. Кроме того, я и сам редко куда выбираюсь, поэтому буду рад смене обстановки.
Я сделала глоток обжигающего кофе, который показался мне скорее тягучим, чем жидким.
– Вот это да!
– Не суди обо мне по тому, какой я предпочитаю кофе.
– Поздно. На твое счастье, я не злопамятна и с удовольствием схожу с тобой на свидание – чтобы вырваться из 1967 года.
– Заметано!
Я понимала, что с его стороны это всего лишь проявление вежливости, но идея свидания пришлась мне очень даже по душе.
Лучшее время года в Техасе – осень. У меня всегда была масса причин, чтобы уехать из этого проклятого штата, и только одна, чтобы остаться:
