Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Свободен?
– Да, месье. – Кучер учтиво салютовал ему, коснувшись шляпы грязным пальцем. – Замечательная погода для лягушек, а? Куда прикажете, месье?
Анри тяжело опустился на сиденье, стряхнул дождевые капли со шляпы.
– Так куда прикажете? – повторил кучер, подбирая поводья.
– Да слышу, я слышу! Бог ты мой, ну, дай же мне время подумать! Неужели ты не видишь, что я промок до нитки?
Так куда ехать? Вот в чем вопрос – куда? Где он хотел бы оказаться сейчас, куда можно было бы отправиться? На ум, как назло, ничего не приходило. Вообще-то ему следовало бы поехать домой и переодеться. Сказать по совести, зря он удрал от такого милого старика, как Поль. Неужели он все еще ищет его под дождем? Вот как бывает, когда ты пьяница. Сначала сделаешь что-то, не задумываясь о последствиях, а потом сожалеешь. Вся жизнь проходит в сожалении. О том, что сделал. О том, чего не сделал. Жаль мать. Мадам Лубэ. Вио. И себя тоже жаль. Ну да ладно, пошло все к черту!
– Поехали в «Мулен Руж»! – выкрикнул он первое, что пришло в голову.
– В «Мулен»? Но в это время там закрыто.
– Извини. Тогда в «Эли».
– Теперь я вижу, месье, что вы здесь нечасто бываете. Ведь «Эли» уже много лет как не работает.
– Ну да! Я не это хотел сказать. Поехали на Северный вокзал, – выпалил Анри наугад.
Затем достал из кармана портсигар. К счастью, там еще осталась одна сигарета. Чиркнул спичкой, сделал несколько затяжек, выпуская длинные струйки дыма через ноздри. Боже, в какой-то момент ему показалось, что он никогда не сможет закурить! Его руки тряслись даже еще сильнее, чем до того, как он попал в лечебницу. Ну так это потому, что фиакр покачивался на ухабах. Фиакр покачивался! Интересно, и долго он еще будет придумывать себе оправдания и алиби? Похоже, в этом он даст сто очков вперед любому адвокату. Ну ладно, ладно, у него трясутся руки. И что с того?
Какое-то время он тихо курил, сидя с закрытыми глазами, прислушиваясь с цокоту конских копыт по мокрой мостовой. А куда ехать после Северного вокзала? Может, в «Нувель»? Да, в «Нувель». Давненько он там не бывал. Было бы приятно оказаться там снова…
Анри высунулся из окошка:
– Я передумал. Пожалуйста, поехали обратно на площадь Пигаль, в «Нувель».
Когда же фиакр остановился перед кафе, ему не захотелось заходить внутрь. А что там делать? Смотреть на благообразных господ, читающих газеты, на крикливых студентов с грязью под ногтями; на попивающих абсент немолодых представителей богемы в бархатных штанах, погруженных в горестные раздумья о деньгах и причине собственных неудач?.. И здесь тоже полно призраков. Рашу, Фанни, Жюли, Винсент, да и он сам… Леонардо… «Я плюну тебе в рожу… Мать твою!..» Все они ушли… А в воздухе все еще витали обрывки мертвых фраз.
– Ну вот, приехали! – Кучер нетерпеливо привстал на сиденье. – Вы ведь сюда хотели, не так ли?
Анри не слышал его. Нет, он не хотел быть здесь. Он нигде не хотел быть. Он сам не знал, чего хотел. Ему вообще ничего не хотелось с тех самых пор, как… как он получил то письмо. Оно все еще хранилось у него в бумажнике.
Ну что ж, если ему не хотелось идти в «Нувель», то как насчет того, чтобы отправиться к «Дурану» и хорошо пообедать? Ведь он уже давно ничего не ел. Но есть совершенно не хотелось. К тому же у него болел желудок. Ну так что же, куда тогда?
– Кучер, пожалуйста, поехали обратно к Северному вокзалу, – виноватым тоном сказал Анри. – И если можно, помедленнее, не спеши.
В ответ возница лишь недоуменно пожал плечами, и фиакр отъехал от тротуара.
А может быть, наведаться в гости к Натансонам? Он не видел Миссию вот уже несколько месяцев. «Анри, как это мило с твоей стороны, – скажет она. – Где это ты пропадал все это время?» Но все будет уже не так, как в старые добрые времена. Тюрьма и сумасшедший дом – эти два заведения накладывают на человека свой отпечаток. Помимо собственной воли люди ожидают, что ты вдруг можешь начать пускать слюни, или кататься по полу, или распихивать по карманам столовое серебро… Уайльд прочувствовал это на собственной шкуре. Его настоящее наказание началось лишь после того, как его выпустили из тюрьмы. Как же жесток и злопамятен может быть этот христианский мир! Бедный Оскар, но смерть хотя бы избавила его от страданий. Ему не приходилось таскаться из одной забегаловки в другую и выклянчивать выпивку. Он выглядел очень благородно, почти по-королевски, в своем дешевом гробу, с четками на шее и медалью Святого Франциска на груди. Без кольца со скарабеем на руке, без зеленой гвоздики в петлице.
Нет, к Натансонам совсем не хотелось. Ну ладно, а куда тогда? Надо куда-то причалить. Нельзя же вечно разъезжать по городу в этом ящике. Как насчет «Мулен»? Нет. Тогда «Фоли»? «Эльдорадо»? «Риш»? «Максим»? Может быть, махнуть в цирк… Было бы неплохо. Акробаты, наездники в облегающих трико, дрессированные слоны. Нет, все это уже давно надоело. Он видел их слишком часто и сделал на эту тему бесчисленное количество зарисовок. Даже клоуны его больше не занимали.
А как насчет того, чтобы пойти в театр? Прекрасная ложа, хорошее представление. Сара выступала в «Ренессансе»… И просидеть целый вечер в компании призрака Мириам? Он же не услышит ни одного слова из пьесы. Ему будет повсюду мерещиться она, он будет пытаться взять ее за руку, заговорить с ней, устроит новый скандал… Будет вспоминать, как она выглядела в тот вечер, когда они ходили на «Федру». Вспомнит, как за обедом в «Вуазен» она сказала: «Как ты можешь защищать этих старых порочных королей?» В «Комеди Франсез», в концертных залах и даже в кинематографе – везде ему будет мерещиться Мириам. Ибо она была повсюду в Париже. Она была самим воплощением Парижа.
«Белый цветок»! Точно. «Белый цветок»! Уж там никто не станет присматривать за ним… Александр Потьерон, несчастные шлюхи… Ну нет, туда тоже совсем не тянет. Глаза бы не смотрели на эти дряблые задницы, обвислые груди, усталые губы. Они воскрешали в нем воспоминания о нежных губах Мириам, о ее стройных бедрах, о том, как она прижималась к подушке щекой и запрокидывала голову в момент наивысшего наслаждения.
И с этим тоже покончено.
Замечательно! В «Белый цветок» ему тоже не хочется. Равно как неохота пойти ни к Натансонам, ни
