Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Так это правда, что она?.. – еле выдавила Дана.
– Да, правда, – мрачно кивнула Шимрит, и вкратце рассказала о нервной болезни Галь, до которой она морила себя голодом в запертой спальне. – Поэтому она и не отвечала на звонки, хотя мы обе очень, очень благодарны за твое участие, Дана.
Классная руководительница потупила взгляд.
Разумеется, она ни на минуту не поверила в версию о гриппе, которой объяснялась недельная отлучка Галь из школы месяц назад, но не сердилась на нее за эту ложь. Будучи в душе неплохим психологом, она отлично понимала, что такое потрясение не могло пройти без физиологических последствий у столь чувствительной натуры как Галь. Также, Дане было ясно, что девушка нуждалась в долгом восстановительном периоде, и, разумеется, не там, где она, ежедневно, встречалась с героями своего прошлого. Галь была абсолютно права тогда, когда умоляла ее, Дану, о переводе в параллельный класс. Если бы поведение ее не перешло за всякие рамки, то, возможно, Дана и попыталась бы убедить директора и завуча удовлетворить просьбу ученицы. Но все зашло безмерно далеко. Теперь вопрос стоял не просто о восстановлении сил и возможностей Галь, а о ее выживании в школе.
Что касалось истеричных угроз матери, у которой земля под ногами тряслась, то они, увы, разбивались о прочную стену – стену порядков школы и жесткого нрава директора. Даже если бы Шимрит ворвалась в кабинет директора и требовала справедливости, вряд ли бы кто-то ее поддержал. А министерство… Пока оно, утопая в бесчисленных справках, разберется во всем, станет уже слишком поздно.
– К сожалению, Шимрит, на данный момент обстоятельства и факты говорят против Галь, – проговорила она почти шепотом, будто боясь ранить эту женщину еще больше. – Да, Галь была прекрасной девушкой, успешной ученицей, способным оформителем. Все это знают и помнят. Но все это потеряло значение как только с ней случился срыв. Конечно, педсовет открыл ее папку, изучил ее вдоль и поперек, и, поверь, если бы не это, то Галь давно бы уже оказалась за воротами школы. Я сама, без лишней скромности замечу, как могла, защищала ее. Ей дан сейчас последний шанс. Но малейшее что – и судьба ее в этой школе решится.
– Без прав на апелляцию?
– Да. Эта школа четко ставит свои границы. К худу и к добру.
Выдержав непродолжительную паузу, учительница добавила:
– Шимрит, я могу быть с тобой откровенна? Ты ж видела, что здесь творилось. И это все по той причине, что ни у кого не хватило отваги взглянуть правде в глаза. Для них всех их дети – священные коровы, принцессы и принцы, которым дозволяется все, без исключения, лишь бы они были счастливы. Видимо, дотронуться до родителя, развеять его иллюзии касательно его ребенка хуже, чем провести работу с самим ребенком. Уверяю, я все это предвидела и предупреждала директора. Но та меня и слышать не хотела. Я бы не позволила никому втоптать меня в грязь, если бы меня не заставили провести это ужасное собрание. И сейчас я балансирую на точно такой же тонкой грани, что и Галь. Моя судьба как работника системы решится так же, как и ее судьба. А ведь я содержу семью! Поэтому, очень важно чтобы именно ты донесла до Галь важность ее возвращения к учебе, к нормальному поведению, к коллективу. Она еще очень молода, все у нее только начинается. В мои же годы страшно начинать сначала.
– Сколько лет ты работаешь здесь? – последовал отвлеченный вопрос.
– Пятнадцать. С тех самых пор, как закончила пединститут.
Шимрит откинулась на спинку стула, приложила к губам бутылку, и выпила все залпом. Потом она сосредоточенно посмотрела в мудрые, печальные, усталые глаза сидевшей рядом с нею женщины, своей ровесницы, и как будто увидела в них собственное кривое отражение. Ей показалось, что эта женщина, настолько же тесно связанная своей судьбой с Галь, как и она, мистическим образом возместила ей за ее несостоявшуюся карьеру, ее запущенную личную жизнь и ее жертвенный характер. Даже сейчас, будучи униженной, с карьерой, висящей на волоске, она продолжала бороться. И только она еще удерживала здесь, вместе с собой, ее дитя.
– Что ты мне посоветуешь предпринять? – обратилась Шимрит к Дане более собранно.
– Прежде всего, самой быть сильной. Не паниковать. Поддерживать Галь по-матерински. Потом, поскорее найти для нее какого-нибудь психолога, который бы вытащил ее из депрессии. Наконец, если понадобится, нанять репетиторов. Не жалеть на это средств. Оно того стоит.
– Галь не пойдет сейчас ни к какому психологу, – грустно покачала головой мать. – Она очень замкнута.
– Дело в том, что самой ей не выкарабкаться. Поэтому, ждать, когда она сама созреет для такого решения, слишком рискованно. Надо действовать.
– Я постараюсь так и сделать. А… может быть, попытаться перевести ее в другую школу?
– Кто ее сейчас примет? – воскликнула Дана Лев. – Без всяких видимых причин, в разгар второго семестра выпускного года, да еще с отрицательной характеристикой? Будем же реалистками!
Шимрит погрузилась в подавленное молчание.
– Сообщать ли Галь о нашем разговоре? – спросила она погодя.
Дана Лев, не задумываясь, ответила:
– Я только за правду. За правду любой ценой. Кто знает, может быть угроза быть выкинутой за ворота школы поможет девочке немного отрезветь?
– Я надеюсь, – уповающе сказала Шимрит. – Клянусь, мне было бы намного легче, если б такое случилось со мной, чем наблюдать, как тонет Галь. Это – хуже самой смерти! – Она встала и расцеловалась с учительницей: – Спасибо огромное за все!
Педагог дождалась, не поднимаясь с места, пока шаги последнего родителя не стихли в далях коридора. Потом взглянула на часы. Девять вечера, устало отметила она. Трехчасовая первая пытка закончилась, а наутро начнется новая, гораздо более коварная. Но ничего, утешила себя Дана, она готова к наихудшему. Жизнь не раз ставила ее на краю пропасти, и, может быть, ее главный секрет выживания был в том, что она никогда не боялась опустить глаза в бездну. Возможно, и эта бездна, какой бы черной она сейчас ей ни казалась, на самом деле не такая уж и черная. И потом, наверняка хоть на одной из ее стенок есть крючок, за который она сможет зацепиться. Во всяком случае, ей хотелось в это верить.
– Чем хуже, тем лучше, – вздохнула Дана, обращаясь к самой себе.
Она поднялась и окинула прощальным взглядом класс, не испытывая желания прибирать в нем
