Крольчатник - Ольга Владимировна Фикс
Проводив немного Гришку, Женя вернулась и позвала Марину:
– Пойдем, поговорить надо!
Они зашли вдвоем за густые кусты боярышника, и там Женя, разом отбросив свою обычную сдержанность, кинулась Марине на шею и расцеловала ее в обе щеки.
– Ах, Мариночка, какая же я счастливая! А я-то еще смела думать, что чудес не бывает! Ведь еще утром я так плакала, мне так жалко было себя, что вот ведь опять окажусь я на этом свете совсем одна и без крыши над головой!
– Ну что ты, Женя! Как ты могла подумать? А мы все на что? Неужто достаточно разогнать Крольчатник, чтобы все мы враз тут же друг о друге позабывали?
Женя не ответила, и Марине вдруг показалось, что примерно так вот она и думала. Однако счастье, переполнявшее Женю, было слишком велико, чтобы она могла всерьез задумываться о чем-то другом.
– Ах, Марина, подумай только, что жизнь с людьми делает! Прямо будто в романе! Гришку, оказывается, в армии в такое место услали, он даже сейчас мне ничего рассказать не может, и письма туда вообще никакие не доходили, а уж оттуда – тем более! И главное, что-то с ним там такое сделали, со здоровьем у него теперь не очень. Хотя ты сама видела – руки, ноги, все вроде бы на месте, ну и как мужик он, в общем-то, тоже может. Вот только детей от него рожать не рекомендуется. Представляешь, ему даже врач сказал: «Пусть, говорит, ваша будущая супруга и не рискует, а то мало ли что родится!» Так он, бедняга, все эти годы мучился, так страдал! Детей – вот правду ты говорила – никаких спокойно видеть не мог, а баб всех за версту обходил. Кому я, говорит, такой нужен? А уж как он узнал из твоего письма, что у него сын растет, чуть с ума от радости не сошел!
Ты знаешь, Марин, я ведь ему все-все рассказала. И про вокзал, и про здесь, и… Ну сама понимаешь. А он говорит: «Знаешь, Женька, мне все это абсолютно неважно. Я-то ведь знаю, что на самом деле ты не такая!» Нет, ну ты представляешь? – И Женя недоверчиво рассмеялась. Смех ее сам собой перешел в слезы, и, плача, она все повторяла: – Нет, ну ты подумай, Марина, ты только представь себе: ведь все как нарочно! Все как будто так было и задумано! А люди еще врут, что Бога нет!
Улыбаясь, Марина возвращалась к себе наверх. На лестнице ее встретил Денис и помог дотащить корзинки. Вид у него был грустный, растерянный, и сам он был какой-то на себя не похожий. Даже рубашка на нем была вся в пятнах, и галстук сбился куда-то набок. Денис, однако, отчаянно пытался бодриться:
– Ничего, маленький, прорвемся!
Марина и не подумала ему возражать. Вместо этого она пересказала Денису Женины новости. Денис, как Марина и предполагала, пришел в восторг:
– Ну! Видишь! Я ж говорил – будет еще и на нашей улице праздник! Глядишь, ближе к ночи и Ольгин муж объявится!
Марина поморщилась. Она сомневалась, чтобы это было так уж здорово.
В тот вечер почти не было разговоров у камина. Всем было грустно, тоскливо. Все чувствовали себя в той или иной степени лишними, ненужными в расстилающемся перед ними огромном и странном мире.
– Все мы тут точно обломки! – вздыхал Валерьян. – Обломки этакой гигантской взрослой империи.
Даже Женя слегка притушила блеск в своих глазах. Да, похоже, ей наконец улыбнулось счастье, но какой же ценой! И потом, а другие как же? И что станет делать теперь Денис, для которого в Крольчатнике был, казалось, весь смысл жизни?
Эти и другие вопросы вставали перед сидящими в тот вечер у огня. Огонь был вроде бы такой же, как и всегда, и пылал так же ярко, но все же почему-то он казался им всем сегодня на удивление тусклым, равнодушным и даже холодным. Поэтому, когда основные поленья начали прогорать, никто и не подумал подложить новых. Камин быстро догорел, и все тут же разошлись, молчаливо и быстро, точно люди, ничем не связанные друг с другом и оказавшиеся в одном месте случайно. Впереди была длинная и тоскливая ночь, и впервые за долгое время Марина по-настоящему пожалела о своем решении во что бы то ни стало сохранить верность Сергею. Сейчас бы так хорошо было к кому-то прижаться! Все равно к кому. Пожалуй, она даже согласилась бы оказаться в постели третьей, лишь бы только не оставаться одной.
Однако компанию Марине в ту ночь составил один лишь Фунтик. Дети спали, и, вслушиваясь в темноте в сонное их дыхание, Марина долго и напряженно думала о том, как все это было, несмотря ни на что, прекрасно, и о том, что же ее ожидает теперь, и ее детей, и Фунтика, и вообще… Мысли не давали Марине заснуть по-настоящему, хотя временами усталость брала свое, и Марина погружалась в смутное, тяжелое полузабытье, потом выныривала из него и снова оказывалась в самой середине невеселых своих размышлений.
И лишь под утро заснула Марина наконец по-настоящему, да так крепко, что едва не проспала свое дежурство.
Стоя посреди кухни – весь дом еще спал, и Марина поэтому старалась двигаться по возможности меньше и тише, – она вдруг услышала, что опять кто-то колотится во дворе в калитку. Марина выскочила в сад как была, даже без тапочек, и роса с готовностью облизала ее босые ступни. Щеколду на калитке чуть-чуть заело (с ней такое вообще случалось). Когда же калитка наконец распахнулась, перед Мариной предстало недовольное лицо местной деревенской почтальонши.
– Тащись к ним чуть свет из-за одного письма! Живут у черта на рогах, чуть велосипед не загнала, а они, смотри-ка, даже открывать не торопятся! И звонка у них нет!
– Да что за письмо-то?
– Так в том-то и дело, что заказное! На-ка вот, распишись! Из самой Америки прилетело, на имя Солнцевой Ольги. Есть тут у вас такая?
К обеду все уже были осведомлены, что письмо прислала Ольгина мачеха, теперешняя жена Ольгиного отца. Ее до глубины души тронули злоключения незнакомой падчерицы, и она прислала приглашение для Ольги и всех детей, да сверх того еще рекомендательное письмо к
