Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Особняком стояли события нынешнего лета, вместившего в себя столько необычного, сколько иному человеку не выпадает за целую жизнь.
Наверное, правду говорят, что ни делается – всё к лучшему. Окажись Кирилл порядочным человеком, и она никогда не узнала бы о коварстве Жанны, не познакомилась бы с Сергеем Ковалёвым, Нонной Максимовной и Виленой Гуговной. Не попала бы в Олунецкий музей, не увидела бы портрет девушки со своей картинки и не пообещала бы подарить музею своё пианино, а значит, не познакомилась бы с Дмитрием Гуком.
«Дмитрий! Какое красивое имя! Очень звучное и плавное одновременно. Наверное, в каждом Дмитрии должны сочетаться решительность и мягкость».
Мысли о Дмитрии Аня старательно изгоняла из своей головы, постоянно твердя себе, как заунывную мантру: «Посмотри на себя в зеркало и забудь о глупостях».
Но вместо того, чтоб оценивать себя в зеркале, Аня смотрела в окно на Дмитрия. Стремясь не выдать свой наблюдательный пункт, она отодвинула стул подальше от окна и издалека ловила взглядом быстрые движения лектора, следя за каждым поворотом головы и стараясь угадать, о чём он сейчас рассказывает студентам.
Юноши и девушки вращались вокруг него, как планеты вокруг солнца, и с каждым он успевал перекинуться словом, всем объяснить, ободрить, помочь зарисовать.
– Дмитрий Сергеевич, а как вы думаете?
– Дмитрий Сергеевич, можно я приду на дополнительное занятие? – то и дело долетали до неё через распахнутую форточку звонкие голоса девушек, особенно активно интересовавшихся стилем конструктивизма.
Налитый с утра чай стоял нетронутым, в залах слышались шаги Ады Львовны, но Ане сдвигаться с места совершенно не хотелось. И чем больше она смотрела на Дмитрия, тем меньше замечала его внешнюю красоту, панцирем скрывающую красоту внутреннюю. Ту, что греет душу, как огонёк в лампадке.
Самой доброй женщиной, которую когда-либо знала Аня, была продавщица магазина в Змеевке тётя Шура. Толстая, неуклюжая, с малюсенькими глазками и огромным рыбьим ртом, она постоянно подкармливала ребят ломом печенья и поила их молоком от своей коровы, которое специально приносила для них в стеклянной зелёной бутылке из-под лимонада.
– Своих деток нет, так хоть с чужими повожусь, – приговаривала тётя Шура, гладя Анютку по льняной голове с двумя хвостиками.
– Тётя Шура, а почему у тебя нет деток?
Продавщица пожимала широкими плечами и добродушно поясняла:
– Не нашлось женихов для меня, уродки. Всех парней красивые девки разобрали и мне даже завалящего кавалера не оставили.
Ане становилось очень обидно за тётю Шуру, и она каждый раз утешала женщину нехитрыми словами, от которых влажной слезой начинали блестеть маленькие тёти Шурины глазки:
– Если бы я была женихом, то женилась бы на тебе.
Тогда, в детстве, Аня думала, что если бы могла, то раздавала бы красоту только хорошим людям.
Пятничный вечер обещал стать душным, посетителей ожидать не приходилось, и Ада Львовна, навесив на дверь библиотеки табличку «Закрыто по техническим причинам», разрешила персоналу разойтись по домам.
Асфальт под каблуками дамских босоножек мягко продавливался круглыми ямками, превращая мостовую в лунный пейзаж с крошечными кратерами. Сегодня Аня надела своё любимое холщовое платье бледно-зелёного цвета и подумала, что явно не прогадала, в любом другом своём наряде она давно бы упарилась, как брюква в русской печке.
Густой воздух, пропитанный еле уловимым запахом гари, недвижимо висел над городом, заставляя прохожих часто вздыхать, тщетно надеясь насытиться кислородом, которого под напором машин в час пик становилось всё меньше и меньше.
– Аня. Я тебя жду.
Дмитрий вышел из маленького магазинчика на углу дома так внезапно, что Аня не успела растеряться и быстро вскинула голову ему навстречу:
– Дима!
Она увидела, как его глаза посветлели от радости, и с ёкнувшим сердцем поняла, что он не меньше неё ждал встречи.
Подумав, что стоит объяснить телефонный звонок, который она сделала ему неделю назад в полной панике, Аня скомкала в руках сумочку, суматошно размышляя с чего начать.
Но Дмитрий решил перехватить инициативу и, взяв её под руку, сообщил:
– Я договорился насчёт машины в Олунец. Если ты не возражаешь, то я приеду забрать пианино завтра в восемь часов утра. Надеюсь, что к вечеру уже доставлю его по назначению.
– Ты что сам поведёшь машину?
– Конечно, сам. Зачем мне в кузове бригада грузчиков и шофёр, который будет всю дорогу без умолку травить анекдоты или дымить в окно?
– Действительно, – согласилась с ним Аня, подумав, что ни за что не отпустит его одного в дальнюю дорогу. Путь неблизкий, может случиться любая неприятность, начиная от проколотой шины и заканчивая… Чем заканчивая, Аня придумать не успела, да и не хотелось предполагать худшее.
Ощущая каждой жилкой лёгкое прикосновение Дмитрия, она негромко попросила:
– Разреши, я поеду с тобой?
– Правда, поедешь?
Он так обрадовался, что Аня смутилась, как девчонка, и чувствуя, как запылали щёки, подтвердила:
– Правда поеду, но по пути нам придётся заехать в одно место – деревеньку Загрязье. Мне необходимо разыскать там семью Ковалёвых и оставить им деньги. – Вспомнив про крушение на порогах, Аня покаянно вздохнула и пояснила: – Я разбила им лодку-плоскодонку.
– Да ты ещё и спортсменка?
– У спортсменки лодка осталась бы цела.
Они шли рука об руку, перебрасываясь незначительными фразами, словно муж с женой, так крепко и прочно состоящие в супружестве, что им уже не нужны никакие слова и объяснения. Достаточно одному начать фразу и другой закончит её именно так, как задумано.
Дойдя до небольшой круглой площади, затерявшейся между домами, Дмитрий подвёл Аню к высокому Поклонному Кресту в центре сквера. Глянцево отблёскивая свежим лаком, он упирался в самую середину клумбы, причудливой формы.
– На этом месте стояла Малоколоменская церковь Михаила Архангела. Её снесли в тридцатые годы, – сказал Дмитрий. – Здесь венчались мой прадед Александр и прабабушка Аня, здесь крестили моего деда.
– Расскажи мне о них, – тихо попросила Аня, угадав желание Дмитрия.
Бережно усадив её на скамейку напротив Креста, Дмитрий поднес к губам Анину руку и поцеловал с таким благоговением, словно тонкие пальчики с вымазанным фломастером мизинцем являлись драгоценнейшей святыней, к которой ему довелось прикоснуться.
Летний вечер рассыпался сухим песком детской площадки и ворковал откормленными голубями, норовившими сесть на ноги в ожидании крошек.
Поглядывая друг на друга, птицы запрокидывали головы и издавали томные горловые звуки, разливавшие вокруг послеполуденную лень, от которой хотелось откинуть голову на спинку скамейки и не двигаться.
То ли от осенённого крестом
