Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Швейцар из дома напротив, хорошо знавший дедушку фон Гука, подарил бабушке печку-буржуйку, переделанную из несгораемого настольного сейфа. Если бы не эта печка, то я, наверное, не появился бы на свет, потому что в холодную зиму восемнадцатого года прабабушка Аня с сыном замёрзли бы насмерть.
Кроме холода, давили голод и неизвестность. От дедушки Александра не было ни слуху ни духу. Почта не работала, транспорт бастовал.
Бабушку Аню выручала лишь вера в Бога, крепкая купеческая закваска и привычка не ломаться под ударами судьбы.
Поскольку, в отличие от тех, кто остался в своих квартирах, у неё не было вещей для обмена на продукты, она стала работать на рынке, по счастью встретив там знакомых из Олунца.
Торгуя чем придётся, бабушка получала за работу немного еды, которой им с сыном хватало, чтобы не умереть с голоду. Друзья и близкие помочь не могли, потому что оказались в таком же положении «бывших людей», если не хуже.
Конца войны люди не ждали, понимая, что прекратить войну – значит уступить немцам большую территорию и предать интересы России.
Бабушка была готова ждать мужа с боевых позиций хоть целую жизнь. Но в марте большевики заключили Брестский мир, и фронтовики стали возвращаться назад.
Поскольку железнодорожные служащие разбежались, регулярные поезда не ходили, и военные добирались к своим семьям кто как мог. Многие шагали пешком от самой Австрии и Польши. Оборванные, заросшие, исхудавшие, со споротыми погонами, они тенями проникали в город и шли по старым адресам, многие из которых уже занимали совсем другие люди.
Дедушка Саша пришёл в свой двор летом восемнадцатого года.
– Там какой-то однорукий милостыню просит, – сказала бабушке Ане прачка из подвального этажа, – шинель на нём офицерская, может, что знает про господина барона. Ведь почитай два года как вы, барыня, писем не получали.
Папа говорит, что дедушка Серёжа отца сразу не узнал, так сильно тот изменился, но бабушка Аня даже смотреть не стала, кто стоит у ворот, а птицей кинулась навстречу.
Она узнала бы мужа с закрытыми глазами.
Рассказчиком Дмитрий был великолепным, говорил образно, гладко, как по-писаному. Сразу чувствовалась хорошая преподавательская практика.
Аня так заслушалась, что не заметила, как душный воздух вытеснила влажная прохлада – предвестник перемены погоды. Со стороны залива не на шутку задуло, нагоняя на небо длинные серые тучи, похожие на огромных драконов.
По Аниным рукам, обнажённым до плеч, побежал лёгкий озноб, и тепло шло лишь от ладони Дмитрия.
– Замёрзла? Это я виноват, совсем тебя заболтал, а завтра рано вставать. Я планирую пробыть в Олунце дня три.
– Тогда мне надо договориться с Адой Львовной и взять отгулы, – быстро сказала Аня.
Она вытащила из кармана мобильный телефон, поискала номер Ады Львовны, но набрать его не успела, потому что из мобильника раздалось истошное пение народной мелодии «Кострома», означавшей, что звонит Сметанина.
Телефон затрепыхался в пальцах, как выловленная из реки рыба, и по Аниному лицу Дмитрий понял, что случилось что-то неприятное.
Пока Аня коротко отвечала, он напряжённо застыл, не смея вмешиваться не в своё дело, но страстно желая помочь и защитить.
– Да, Жанна, я слушаю тебя… Я не могу сегодня встретиться с тобой, так и передай своим друзьям… Что? Хорошо, сейчас приеду.
* * *
– Аня, что случилось?
Голос Дмитрия был серьёзен, как и его глаза, смотревшие прямо на неё и требовавшие немедленного ответа.
– Дима, ничего не случилось. Не волнуйся, я разберусь сама. Просто мне сейчас надо к подруге Жанне Сметаниной, она просит встретиться с ней в кафе.
Говоря это, Аня подумала, что если с Жанной в кафе окажутся Кирилл с Андреем, то встреча может закончиться для неё плохо. Но Жанна в трубку плакала, и отказать ей Аня не смогла.
– Куда тебе ехать?
После задушевного разговора, сблизившего их, хитрить с Дмитрием казалось нечестным, и, покорно вздохнув, Аня призналась:
– На Гражданку.
Это был другой конец города, а метро закрывалось через час.
– Я тебя довезу. Пойдём, у меня недалеко оставлена машина.
– Дима, нет. Тебе со мной нельзя.
Аня изо всех сил старалась показаться уверенной и беззаботной, давая понять, что собирается на обычную встречу с подругой, поболтать о своих женских делах, но артистка из неё получалась совсем никудышная, потому что Дмитрий прекрасно понял её манёвр.
– Хочешь, обижайся на меня – хочешь, нет. Можешь потом меня прогнать с глаз долой, но одну я тебя никуда не отпущу. Пойдём к машине.
Взяв Аню под руку, он повлёк её в сторону улицы Союза Печатников, где утром перед лекцией оставил машину. Дмитрий всегда оставлял здесь машину, чтобы иметь возможность лишний раз прогуляться пешком. Иначе совсем засидишься и в свои тридцать пять будешь выглядеть на все сорок.
То, что от неизвестного телефонного звонка Аня сразу натянулась как струнка, его насторожило.
Мгновенно связав в уме внезапный телефонный звонок с просьбой больше не появляться и то, как неделю назад она бросила резкие слова подвозившему ей парню, он догадался, что эти события связаны между собой и что вопрос решается серьёзный. Такие женщины, как Аня, глупостей не делают. А если даже и делают, то он обязан её защитить.
Кафе, где окопалась Сметанина, располагалось в подвале длинного жёлтого здания постройки пятидесятых годов.
«Архитектор Сомов», – машинально отметил про себя Дмитрий, профессионально отмечая степень износа стен и угол наклона фундамента.
Интерьер оставлял желать лучшего, он спроектировал бы кафе гораздо проще, и хозяину дизайн обошёлся бы в два раза дешевле.
Сметаниной оказалась та самая неприятная девица, которую Дмитрий приметил зимой во дворе рядом с Аней. Она тогда увела её в библиотеку, грубо разрушив прекрасную сказку о нежной снегурочке и красногрудом снегире на ветке. Анина подруга одиноко жалась за трёхногим столиком у барной стойки и выглядела не лучшим образом. Наверное, именно так смотрятся со стороны грешники, осуждённые на вечную каторгу. Назвать Жаннино лицо бледным – значило злостно польстить: оно было не бледным, а матово-серым. Сжатый, словно в агонии, тонкогубый рот превратился в мятую ниточку с размазанной вокруг помадой, а смотревшие без всякого выражения глаза напоминали осколки бутылочного стекла, затёртого доброй сотней ног. Довершал картину стоящий перед Жанной графин водки, за долгий вечер наполовину опустошённый.
К удивлению Дмитрия, голос Сметаниной казался абсолютно трезвым, хотя и звучал отголоском похоронного колокола.
– Спасибо, что приехала.
На Дмитрия Жанна не взглянула
