Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
Гук проводил её до квартиры. Стоя в прихожей, дождался, когда она включит свет, убедился в безопасности жилища и на всякий случай предостерёг:
– Запрись на все замки и никому не открывай. В восемь утра я приеду с грузчиками. Тебе осталось совсем немного поспать.
Часы на стене в гостиной показывали, что, пока они возились со Сметаниной, время перевалило за полночь.
Положив руки Ане на плечи, Дмитрий прочитал в её глазах согласие и, притянув к себе, легко поцеловал. У обоих на миг перехватило дыхание, но они боялись своей торопливостью спугнуть то новое, чистое и светлое, что зарождалось между ними.
– Аня, – в устах Дмитрия её имя звучало как стихи, – через семь часов я снова тебя увижу.
– И я тебя увижу, – эхом отозвалась она.
* * *
Ночью Аня спала от силы часа три, поэтому через десяток километров пути начала клевать носом, но усилием воли старалась отогнать сон, боясь, что её дремота перекинется и на Дмитрия, а ему ещё рулить и рулить. Путь обещал стать долгим, потому что, опасаясь за сохранность ценного инструмента, Дмитрий ехал предельно осторожно, притормаживая на каждой выбоине.
Но как Аня ни крепилась, как ни бодрилась, считая придорожные столбы, Дмитрий заметил её усталость:
– Поспи, Анечка, не бойся за меня, я не усну.
Поразительно, как он мог угадывать её мысли. Прошла неделя со дня знакомства, а Ане кажется, будто она родилась с любовью к Дмитрию Гуку и вся её предыдущая жизнь была дорогой к нему, а все предыдущие ошибки делала для того, чтобы на их фоне полнее ощутить своё чувство.
Аню даже не заботило, любит ли её Дмитрий, потому что главным для неё было не брать, а отдавать. Где-то она читала, что у человека можно отнять всё, даже надежду, но любовь остаётся навсегда.
Текущая в салон из автомагнитолы музыка Вивальди, разгоняя грусть, заставляла думать о любви возвышенно, несколько книжно, но, наверное, именно так, как и установлено в этом мире.
Настоящая любовь к человеку – это святой родник, из которого чем больше черпаешь, тем больше прибывает воды и тем чище и прозрачнее она становится.
В истинной любви душа очищается, обливая благодатью всех вокруг себя, и становится неспособна на злобу и ненависть.
А Жанна? Ведь она говорит, что любит Андрея и ради своего чувства она пошла на преступление. Но разве не должен любящий человек остановить руку любимого, не дать ему совершить злодеяние, не дать скатиться в пропасть, даже ценой собственной жизни?
Но вместо того чтобы преградой встать у Андрея поперёк дороги, Жанна стала помогать ему разрушать свою душу. И вот результат. Новое преступление и жестокое наказание.
Нет, это не любовь. Это страсть. Безрассудная и жестокая. Слово-то какое «страсть» – страх, ужас. Это не милостивый дар любви от господа, а дьявольское пламя, в которое грешник попадает ещё на этом свете.
Анины веки плавно опустились на глаза, но мысль не уходила, продолжая будоражить сознание.
Думы и образы сплетались между собой, разлетаясь в стороны и даря ей кратковременный отдых.
Она проснулась лишь тогда, когда машина плавно остановилась у круглого озера, окружённого белоствольными берёзами.
– Вот растяпа, – выругал себя Дмитрий, глядя, как удивлённо распахнулись Анины глаза, – разбудил-таки! Не надо было останавливаться!
Но уж очень манил к себе живописный уголок возле озера, да и дорога туда вела ровная асфальтовая, другой возможности передохнуть может не представиться – слишком большая ценность, бережно укутанная пушистыми пледами, стояла в кузове немецкого грузовичка.
Пока Аня дремала, он постоянно поглядывал на её склонённую голову, замечая, как во сне медленно начинает розоветь щека и выравнивается дыхание. Устала, родная, измучалась за прошлый сумасшедший вечер. Его сердце изнывало от нежности и восторга.
С первой минуты, как увидел Аню, он угадал, что она необыкновенная, но тогда он замечал только её внешность, а теперь рассмотрел и душу.
Аня удивила его сразу, когда он осмотрел фортепиано, за которое можно выручить кучу денег, и спросил, не жалко ли дарить инструмент провинциальному музею? Оказалось, что не жалко, а даже радостно. Немного нашлось бы людей в его окружении, которые, не колеблясь, оторвали бы от себя значительную сумму, равную цене новенькой иномарки. Но те обстоятельства, которые Жанна открыла им вчера, заставили Дмитрия всю ночь пролежать без сна на диване в своей холостяцкой квартире и размышлять о том, что ему, обыкновенному среднестатистическому мужчине, выпало счастье полюбить редкостной души женщину и он должен стать достойным этого счастья.
Пока Аня, закатав джинсы до щиколоток, бродила по краю озера, он достал термос с кофе и, оберегая Аню от простуды, накинул на камень свою куртку.
С благодарностью кивнув, она удобно устроилась на импровизированном ложе и, размешивая пластмассовой вилкой сахар в стакане, с любопытством спросила:
– Дима, ты не досказал мне про баронов фон Гук. Как сложилась их судьба после революции?
Отхлебнув кофе, Дмитрий присел на камень рядом с Аней и, проведя пальцем по её руке от локтя до кисти, сказал:
– Вернувшись с фронта Первой мировой, прадед долго болел, видимо, сказывалось ранение и недоедание. То, как семья жила в восемнадцатом году, трудно охарактеризовать словами. Они не жили, а выживали. – Он серьёзно посмотрел Ане в лицо, сведя брови на переносице. – Понимаешь, мы все знаем, как трудно приходилось после революции и что в стране царили голод и разруха, но тот ужас и безысходность, которую переживали люди, можно понять, только изучая архивы и документы. Расстрелы стали обыденным делом, голод косил людей тысячами. Достаточно сказать, что к двадцатому году от предвоенного населения Петербурга в живых осталось меньше трети.
Вскоре после того как Александр фон Гук обосновался в Петрограде, был обнародован приказ нового правительства: офицерам явиться в Советы для переписи и постановки на учёт.
– Неужели большевики поняли, что страну могут достойно защитить без лишних жертв лишь обученные и обстрелянные кадры? – обрадовался прадед.
По месту переписи с утра толпились офицеры царской армии, привыкшие подчиняться приказам. Они оживлённо козыряли друзьям при встрече, вспоминали бои и грустили, поминая погибших товарищей. Собравшимся военным казалось, что черные дни России скоро минуют и жизнь наладится, раз их снова призывают в строй.
– Ваше высокоблагородие, господин барон, – услышал прадед тихий голос и увидел, что один из красноармейцев подаёт ему какие-то знаки. Дедушка Саша узнал одного из солдат, служивших в полку под его началом.
– Здравствуй, Губин.
Красноармеец вытянулся в стойку перед бывшим
