Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова
– Христом Богом прошу, уходите домой.
– Но что случилось?
– Не знаю. Но ради нас, нижних чинов, служивших вам верой и правдой, умоляю, не откажите в просьбе. Муторно мне на душе.
Дедушка вспоминал, что отца озадачила просьба его солдата, но не выполнить её он не мог. Да и кто бы из богобоязненных людей устоял, когда его просят именем Христовым.
Решив, что солдат просто суеверен, и стоит прийти завтра, прадед недовольно отправился домой. На следующий день он свалился с воспалением лёгких, а через некоторое время по городу поползли слухи, что всех пришедших к пункту сбора офицеров погрузили на баржи и затопили в Финском заливе.
От тихого голоса Дмитрия, мерно перечислявшего цифры и факты, у Ани бежал мороз по коже, а перед глазами вставали крохотная дворницкая, в которой на старой кушетке, выброшенной новыми хозяевами жизни за ненадобностью, сидели три человека: боевой офицер, потерявший на фронте руку, хрупкая, но стойкая женщина Анна и юноша – Димин будущий дед.
Зябко обхватив руками плечи, она посетовала на себя:
– А я о предках, к стыду своему, почти ничего не знаю. Мне известно только то, что моя прабабушка Аня – сирота родом из Олунца. А прадедушка Костя – коренной петербуржец, сын певицы. Своего отца он не помнил и жил с отчимом. Но история с отчимом какая-то мутная, и дедушка говорит, что про него в семье никогда не вспоминали. Славно, что ты так много знаешь о своей семье.
Залпом допив остатки кофе, Дмитрий сжал в руке пластиковый стаканчик:
– Да, пришлось моей семье горе помыкать. Но я не досказал: удача улыбнулась им в конце девятнадцатого года – Гуки сумели въехать в небольшую комнату, освободившуюся неподалёку после умерших от сыпного тифа хозяев. В городе бушевали тиф и холера. Люди замертво падали прямо на улицах, антисанитария была страшная, и прадед обратился к властям с просьбой открыть хотя бы одну баню.
– Вот вы её и открывайте, – сказал комиссар и довольный своей шуткой, захохотал, видимо считая, что поставил на место зарвавшегося буржуя.
Но дед Саша был настроен решительно – он знал, что в военных условиях одно из главных условий против эпидемии – гигиена.
Собрав нескольких знакомых, он сумел подвести к банному корпусу воду из канала, раздобыть дров, и баня заработала.
Мне как-то раз попали в руки мемуары балерины Кузьминой, и там она вспоминала, что эта баня буквально вернула к жизни многих людей, заросших в грязи и нечистотах.
Прадед проработал заведующим баней до конца жизни, не стыдясь своей должности и не чураясь грязной работы. Он умер от голода около банной печи, пытаясь согреть людей в блокадном Ленинграде. Прабабушка Аня преподавала в младших классах, она умерла в конце войны, а мой дедушка Серёжа, их сын, увлёкся коневодством и разводил лошадей на конезаводе. Мой папа инженер-радиотехник, а мама учительница музыки.
Ветер ерошил Дмитрию волосы, паруся полосатую футболку, и дул в лицо Ане, словно желая силой заставить её сойти с нагретого солнцем камня и ехать дальше. Она с сожалением встала, думая, что надолго запомнит этот разговор и рассказ Дмитрия. До Олунца предстояло ехать почти шесть часов, и надо спешить, успев по пути заскочить в Загрязье к Ковалёвым.
Кроме того, Аня везла с собой портрет незнакомки с отчаянной надписью: «Прости Христа ради» и сгорала от нетерпения показать его Вилене Гуговне.
* * *
Перед указателем «Загрязье» Дмитрий притормозил и, высунувшись в окно, спросил широколицую девчонку в ядовито-розовой кофточке, где дом Ковалёвых.
– А зачем они вам?
Вместо ответа девчонка привстала на цыпочки и заглянула в кабину, любопытно облив Аню взглядом. Явно красуясь перед Дмитрием, она отвела ногу в сторону и неудобно изогнула туловище вбок, принимая позу фотомодели из журнала телепрограмм.
– Мы ищем Сергея.
Девочкина нога переместилась влево, словно собираясь отбить чечётку, а голос разочарованно протянул на одной ноте:
– Серёгу, что ли? Так вам туда.
Грязный палец с облупленным ярко-красным лаком неопределённо ткнул в центр деревни, где виднелась мачта сотовой телефонной связи.
– Только Серёги там нет. Он в гостинице работает, а дома младшие сеструхи, Лидка и Людка, да мамаша. Но она вам ничего путного не скажет, ей до Серёги дела нет, она по целым дням у конторы бывшего леспромхоза сидит и пиво дует. У нас в деревне вообще все пьют, – добавила рассказчица без всякой связи. – Как вырубки запретили, леспромхоз закрыли, так и пошла деревня вразнос. Больше-то делать нечего. Даже кур никто не разводит, – сурово осудила она односельчан и присоветовала: – Вы лучше спросите Серёгину подружку Ирку Моторину, их дом соседний, синей краской крашенный, сразу найдёте. Она про Серёгу всё знает.
Почти каждый дом в некогда обширной деревне Загрязье кричал о бедности и разрухе. Растрескавшийся шифер на крышах был наскоро залатан рубероидом, заборы покосились, а щелястые сараи просились на дрова в печку. Лишь кое-где, как островки благополучия, сверкали свежей древесиной новенькие дома дачников и солидно светил синими боковинами дом Моториных.
– Батя у нас не пьет, да и мать работящая, – объяснила достаток в доме Ира Моторина – высокая и некрасивая девушка с большим ртом и маленьким носиком-пуговкой.
Она держалась настороженно, до тех пор пока Аня не представилась:
– Меня зовут Анна. Я туристка из «Скатного жемчуга», которой Сергей отдал свою лодку. Я её случайно разбила на порогах и хочу вернуть ему деньги за испорченную вещь.
Когда Аня договорила, Иришкино лицо засверкало улыбкой и стало невообразимо милым, заставляя забыть о некрасивости.
– Так вы и есть та женщина! Слава Богу! А то мы с Серёжей испереживались насчёт вас. Он на выходной приезжал и всё мне рассказал про ваши неприятности. А я после соседние деревни оббегала, узнавала, не видел ли кто посторонних. Вы как сквозь землю провалились, мы уж боялись, что потонули.
Сокрушённо покачав головой, Ира по-взрослому укорила Дмитрия:
– Что же вы жену одну отпускаете? У нас про эту гостиницу недобрая слава ходит.
Аня увидела, как на глаза Дмитрия набежали лукавые морщинки, и он, обняв её одной рукой за плечи, торжественно пообещал Ире Моториной:
– Даю слово, больше жена от меня ни ногой.
Не заметив, как Аня пунцово залилась краской, Ира продолжила:
– Вы деньги мне оставьте. Я их сама Сергею передам. Его матери ничего доверить нельзя. Она у нас непутёвая.
Ира так и сказала «у нас», видимо, уже не отделяя своё существование от жизни Серёги Ковалёва, и это «у нас» своей уверенной интонацией
