Странствие по таборам и монастырям - Павел Викторович Пепперштейн
Окна коридора выходили в другую сторону, нежели окна комнат. Отсюда открывался вид на травянистое футбольное поле: в центре поля стоял пестрый вертолет, а рядом с вертолетом – двое мужчин, погруженных, видимо, в обсуждение технических свойств летающей машины.
«Пилот и механик», – подумал Це-Це об этих освещенных закатным солнцем фигурках.
И ему остро захотелось присоединиться к беседующим, чинно поддержать самцовский базар о технических деталях… Заодно что-нибудь разведать о том, какая, собственно, складывается ситуация.
Он торопливо спустился по роскошной, но сильно скрипучей лестнице, украшенной резными львами и змеями. В нижнем холле поблескивали по углам две китайские вазы в человеческий рост, но Це-Це не стал рассматривать узоры на вазах – он быстро вышел на воздух. Входные двери виллы были распахнуты в сторону сияющего поля, где особенно ярко сиял вертолет, – солнце пышно прощалось с парком.
Двое, что беседовали возле вертолета, уже закончили свой разговор и шли по траве в сторону дома. Один на ходу вытирал руки тряпицей, другой что-то говорил, блестя очками. Они приблизились, и Це-Це окаменел от ужаса. Прямо на него по траве футбольного поля шел покойный кинорежиссер Кирилл Прыгунин, погибший в Харькове на глазах Цыганского Царя.
– Воскресли? Как себя чувствуем? – заботливо спросил воскресший кинорежиссер, глядя прямо в глаза Цыганскому Царю сквозь блеск своих очков. – Не узнаете меня? Мы с вами долго жили бок о бок, но все не было случая пообщаться. Но все исправимо…
Цыганскому Царю показалось, что говорящий сейчас прибавит «очень и очень исправимо», но вместо этого очкарик скромно улыбнулся и произнес:
– Я Гэндальф. Точнее, под таким именем я был вам представлен. Полагаю, во тьме леса вы не смогли разглядеть мое лицо, тем более я там оброс бородой и волосьями до такого безобразия, что неловко было показаться без капюшона, надвинутого на самый нос. Согласитесь, приятно вернуться в лоно цивилизации, побриться, принять ванну… Вот, я обрел вновь более или менее городской облик, и теперь вы можете оценить сходство… Мое сходство с покойным братом Кириллом. Вы его, думаю, помните? А мое урожденное имя – Мефодий Прыгунин. Мне никогда не нравилось это нелепое имя, к тому же его придумали мои родители, которые предпочли отказаться от меня и передать на воспитание другим людям. Когда-нибудь у камелька я расскажу вам эту историю… В общем, не приходится удивляться, что я всегда избегал своего настоящего имени и склонялся к именам сугубо вымышленным. Ношу временами даже имена популярных литературных героев – из соображений удобства и практической выгоды, разумеется. Романтизм и сказочность суть вещи весьма практические. Вы меня можете понять лучше, чем кто-либо другой, вы ведь тоже никогда не любили своего настоящего имени и поэтому назвались фантастическим прозвищем. Вам хотелось чего-нибудь невозможного, немыслимого, оттого вы и придумали Цыганского Царя, ведь всем известно, что цыгане живут без царя в голове. Остроумно подошли к вопросу, с огонечком, я всесторонне одобряю изобретенную вами кличку, господин Яросвет Близнецов.
Це-Це вздрогнул. Его редко называли этим именем, хотя именно это имя досталось ему при рождении и до сих пор значилось в его паспорте.
– Мне всегда казалось это имя таким претенциозным… пошлым… даже напыщенным, – произнес он с некоторым трудом. – Я своих родителей не знал… И, кажется, никто их не знал, но один человек сказал мне, что они были цыганами. Возможно, мое имя придумали в детском доме, не знаю.
– А между тем очень интересное и замечательное имя, – прищурился Мефодий. – И это имя играет в вашей судьбе значительную роль, хоть вы и скрываете его. Последнее время, как вы могли заметить, нешуточная каша заварилась вокруг темы близнецов, а тут вдруг в эту кипящую кашу падает откуда ни возьмись серебряная, можно сказать, ложечка по фамилии Близнецов – не странно ли? Меня окрыляет, с вашего позволения, тот факт, что, отказавшись от настоящего имени, вы все же не отказались от звука «ц», столь важного для слова «близнец». Напротив, вы удвоили этот звук. Но вы – не близнец и не двойняшка. Вы – одинокое и нерасщепляемое дитя. И все же ваше неожиданное участие в игре делает вас значительной фигурой в глазах таких разлученных близнецов, как я и Яна.
Девушка полюбила вас из-за вашего имени, которое кто-то произнес в Курчатнике во время заполнения фиктивных документов. В тот день, когда погиб мой брат, она отправила мне письмо из Харькова старомодной почтой. В конверт она вложила обрывок клетчатого листа с единственной фразой: «Я – рассвет близнецов». Так она расшифровала ваше имя, дорогой Яросвет, и в этом имени ей почудилась надежда. Может, не почудилась? Может, в вас и в самом деле скрывается надежда для таких, как мы с Яной. Только расшифровки имени могут быть разными. Я бы предложил более реалистичную – не «я – рассвет близнецов», а, скорее, «ярый свет близнецов» или «ярость близнецов». Как вам такая версия? А впрочем, вас пошатывает. Надо бы вам подкрепиться. Поговорим после. Зван, отведи брата в трапезную.
Человек, которого называли Званом (это он вытирал руки тряпицей), улыбнулся и кивком пригласил Це-Це следовать за ним. Мефодий исчез так же незаметно, как умел исчезать его брат.
Хотя однояйцевые Кирилл и Мефодий никогда не встречали друг друга, но присутствовало в них нечто общее помимо облика. Оба родились закулисными властителями, оба с легкостью управляли людьми и трансформировали их, оба соорудили и организовали сообщества, где смогли воцариться. Только Кирилл склонялся к мирам, существующим напоказ, к зрелищным мирам, где множество разнонаправленных иллюзий собираются в одну единственную обозримую иллюзию под названием «фильм». Мефодий же был более тайным и скрытным деспотом, он любил несозерцаемые интриги и невидимую власть, он желал, чтобы одна-единственная иллюзия расцвела тысячью разноликих кошмаров и восторгов.
Этой единственной иллюзией, обязанной превратиться в тысячу других, Мефодий Прыгунин считал самого себя. Среди тысячи его имен, кличек и прозвищ самой старой кличкой, существующей с самого детства, была кличка Миф (а как еще звать ребенка, нареченного редкостным именем Мефодий?), таким образом, он давно стал мифом для самого себя.
Дерзость и размах его таинственных деяний даже во сне
