Почти 15 лет - Микита Франко
Льву вспомнились отрывки той диктофонной записи, Микин рассказ, сволочная рожа Артура, и он подумал: «Ещё бы». Даже вздохнул, мысленно солидаризируясь с сыном, и Слава рассмеялся:
— Как много понимания в твоём вздохе.
Лев ощутил странную тяжесть в запястьях и Тень, давно покинувшая эту квартиру, как будто снова промелькнула в окне. Приподнявшись на локтях, он повернулся к Славе и сказал:
— Пока тебя не было, кое-что случилось.
— Что случилось?
Прежний Лев шевельнулся в душе: «Может, лучше какую-нибудь другую историю выдумаешь, вместо этой?»
Нет.
«Да она ужасная»
Нет.
— Я много пил, — напомнил Лев, — и после одной из таких ночей проснулся в квартире с незнакомцем, и на моих руках были следы от ремня.
Слава тоже поднялся на локтях, спросил с возмущенным испугом:
— Чёрт, а что было?
— Не знаю. Не помню ничего. Не могу вспомнить, хотя все эти месяцы пытаюсь.
— Лев… — он обнял его, целуя в висок. – Какой же ты… Лев.
— 3наю, я сам виноват…
— Нет, конечно нет.
— Не надо было так напиваться, и вообще… Я даже не уверен, что там было. Может, и ничего…
Слава покачал головой, поражаясь:
— Мики то же самое говорил.
— О чём?
— О насилии, — он опустил голову на подушку, посмотрел в потолок: — Что сам виноват.
Лев горько усмехнулся:
— Нет, в его насилии тоже виноват я.
— И я, — неожиданно вставил Слава.
— Ты-то причем? Это я неправильно среагировал. И вообще…
Слава тяжело вздохнул, и Льву показалось, что этот вздох посвящен ему: ну, как будто Слава вспомнил, с чего всё началось, и согласился с его виной.
Но Слава сказал:
— Мне нужно тебе кое-что рассказать.
Слава [76]
«Трое в лодке, не считая собаки» начинались с перечисления всех болезней на свете, которые нашёл у себя главный герой (всех, кроме родильной горячки). Слава хорошо его понимал: с тех пор, как заболела Юля, он обнаружил у себя похожий феномен – приходилось много читать о раке и в какой-то момент он почти убедился, что у него тоже рак. И тоже груди. Это было вполне вероятно: рак молочных желез часто имеет генетическую подоплеку и передаётся по наследству. У мужчин встречается в 1% случаев, но 1% случаев – это не значит, что «никогда не встречается» (в чём пытался убедить его Лев). В любом случае, когда рак проезжается по близкому человеку – особенно, когда этот человек такой же молодой, как ты, такой же счастливый, как ты, да и просто такой же, как ты, потому что вы делите с ним 50% общих генов – начинает казаться, что рак и по тебе немножко проехался.
Но в то утро, когда он сидел с книгой в больничном коридоре, ожидая Юлю после химиотерапии, всё было хорошо – настолько, насколько могло быть хорошо в их ситуации. У сестры начались первые улучшения – в те дни, когда Слава отчаялся верить в её выздоровление, его как будто хорошенько встряхнули: рано расклеился, чувак!
«Прости, чувак, не знаю, что на меня нашло», — объяснялся он.
Ему нравилось мысленно общаться с жизнью. Они с жизнью были чуваками. Братанами. Но он об этом никому не говорил, потому что никто уже давно не говорил «чувак» – только он, в своей голове.
— Чувак!
Да. И ещё Артур. Как он мог забыть.
Слава оторвался от текста, поднял на него глаза. Артур ужасно говорил слово: «Чувак». И он говорил это слово только ему, Славе. Будто пытался казаться с ним на одной волне, но его липовая подростковость выглядела смешно – девять лет разницы в возрасте так просто не скроешь.
— Привет, – вяло откликнулся Слава.
— Пройдём в мамин кабинет? – попросил он. – Это насчёт Юли.
Славу кольнула противная тревога: только всё начало налаживаться, неужели опять…
Он закрыл книгу, забыв посмотреть на страницу, на которой остановился, и поднялся, пошел следом за Артуром. Кабинет его мамы – заведующей отделения – находился в самом конце коридора, в световом кармане, отгороженный от пациентов и их родственников. До этого дня Слава бывал там лишь однажды, когда забирал рецепты на Юлины лекарства. Кабинет запомнился ему огромным столом из темного дуба с брифинг-приставкой. Стол заполнял почти всё пространство, на его фоне терялись маленькие шкафчики и настенные полки.
Когда Слава оказался там снова, то смог заметить и детали: дипломы и награды на стенах, фотографию с маленьким Артуром на полке (ему на ней, наверное, лет восемь), флажок России в подставке с карандашами. Под полкой с фотографией стояло кожаное кресло – Слава удивился, что оно не запомнилось ему в прошлый раз.
Он обернулся на Артура, который заходил следом за ним, и увидел, как тот почти бесшумно закрывает дверь на замок. Слава нахмурился:
— Зачем это?
Артур, явно нервничая, вдруг быстро заговорил:
— Слава, у меня к тебе очень важный разговор, я давно хотел его начать…
У него ноги подкосились: Юле всё-таки стало хуже? Ничего не помогает? Они перепутали улучшения с чем-то другим?
Но Артур, подойдя чересчур близко, так, что Слава чувствовал его дыхание на своём лице, начал шептать:
— Ты мне очень нравишься, с того дня, когда я увидел тебя на той вечеринке, помнишь? Я сразу подумал, что искал тебя всю свою жизнь…
Слава попятился назад, пытаясь увеличить дистанцию между собой и Артуром, но врезался в приставку стола. Он не знал, что говорить, и даже не знал, что думать по поводу таких откровений. Ему ещё никогда в безответных чувствах не признавались, но он вспомнил, как это было страшно для него самого в двенадцать лет, с Максимом, и дал Артуру такой ответ, какой бы сам хотел услышать: — Спасибо, но я не могу ответить на твои чувства.
— Почему? – с искренним непониманием спросил Артур.
— Я люблю Льва.
— Он этого не заслуживает. Ты что, не видишь, какой он?
— Какой есть, — твердо ответил Слава. – Мне другого и не надо.
— Он пользуется твоей неопытностью, пользуется тем, что ты не понимаешь, какой тебе нужен мужчина. Делает тебя удобным для себя.
Слава чуть не рассмеялся от этой чуши, которая не имела никакого отношения ко Льву.
— Неправда. Мы обо всём договариваемся.
Артур прижался к нему и будто в ловушку поймал – позади стол, впереди… он. Наклонился –
