Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева
Эта пламенная речь, однако, подействовала на Александра намного сильнее, чем Катя думала, он не обиделся, наоборот, он казался огорченным, и в голосе его, когда он заговорил, чувствовались отголоски вины.
– Я, кажется, совершил ошибку. Если хочешь знать, я сам ненавижу всю эту богему, где нет почти ни одного честного и достойного человека… Все обласканы властью в лице Чубатого и прочих его сподвижников, народной любовью, иностранными грантами, а за что? За то, что пишут книги и снимают фильмы, где нас, русских, выставляют убожествами, где перевирают нашу историю, наше настоящее. Когда им нужны деньги на эти поганые фильмы, то они получают их из государственной кормушки, когда там пусто, они все равно получают их из-за рубежа, когда и оттуда ничего не приходит, они не прочь обратиться к таким частникам, как я, вот и лебезят перед нами. Ты права, я хотел впечатлить тебя. Но одного не учел: ты не похожа ни на одну из женщин, которые мне когда-либо встречались.
– Не с теми ты общаешься. Ни одна из моих подруг не смогла бы выдержать этой вечеринки.
– А все-таки ты не похожа ни на кого, ты выше и лучше всех.
Катерина медленно покачала головой, не соглашаясь с ним.
– Не так давно я вложился в фильм о войне, изучил сценарий, выбросил из него популярные ныне мифы и ложь, попросил технически снять все правдоподобно, с каскадерами, с трюками, реальной техникой, чтобы было минимум спецэффектов, подобрал режиссера с выдающимися дебютными работами… И знаешь, что они сняли в итоге?
– Что?
– Если тебе кажутся бездарными Хамоватые, то по сравнению с моим фильмом Хамоватая – просто гений, как и все ее фильмы. Режиссер, на которого я возлагал большие надежды, намеренно снял откровенную деревянщину, настолько убогую, что и показывать кому-то стыдно. Все они ненавидят правдивое патриотическое кино, и если такой сценарий всплывает, намеренно гробят его.
– А что это за фильм?
Александр назвал его.
– Да, все верно. – Удивленно сказала Катя. – Именно так я и думала, когда смотрела его: вот фильм, который мог бы стать прекрасным, очевидно, таков и был замысел, но оператор, актеры, режиссер все исковеркали так, что фильм невозможно смотреть.
– Вот видишь!.. Мы могли бы с тобой горы свернуть на этом поприще. У меня нет ни вкуса, ни времени следить за работой над фильмом, но ты бы могла… такое снять. Как знать, вместе мы бы преобразили современное кино. Снимать фильмы – моя детская мечта.
Звук его голоса, такого, каким она никогда не слышала его – правдивого, глубокого, завораживал ее с каждой минутой все больше. Все же он мог быть настоящим, мог быть приземленным и близким… ей. Лишь только мысль эта мелькнула в уме, лишь только в душе блеснуло что-то болезненное и острое – признак того, что она могла провалиться в новую страсть, как Александр вдруг крепко обнял и так пылко, так отчаянно поцеловал ее, что не оставалось никаких сомнений: он любит ее, любит по-настоящему. А она?..
А она… поехала на обязательные летние гастроли, отложив на время необходимость принимать решение – поддаться великому искушению стать спутницей Александра или все же отвергнуть его.
Вместе со своей хорошей подругой Ксенией они сидели рядом в самолете, направлявшемся в Сочи, откуда должны были поехать в Донбасс.
– И ты веришь всему, что он говорит? Да чтобы соблазнить тебя, он и не такого напоет.
Тогда только Катя поняла вдруг, что зря доверилась подруге: устами той говорила вероятно, самая обыкновенная женская зависть. Ксения была замужем за очень хорошим человеком, но благосостояние их маленькой семьи было шатким, они жили на съемном жилье, пока не имея никакого представления, когда смогут позволить себе взять ипотеку, а тем более – решиться иметь детей. А все же замечания Ксюши словно отрезвили Катю, как будто кто-то отвесил ей хлесткую пощечину, и новое видения себя и Александра на время ослепило ее.
– Я не могу быть с ним. – Слова ее были обращены будто более к самой себе, чем подруге. – Но не потому, что он лжет. Скорее всего он говорит правду, сколько примеров в мире людей, что для своих возлюбленных творили чудеса.
– Ну если ты веришь ему, то…
– Невозможность наших отношений заключается в другом. – Катя перебила ее. – Если я соглашусь быть с ним, то выйдет так, будто я и приехала в Москву для легкого пути – выгодно выйти замуж и заняться чем-то довольно достойным, но опять-таки тем, что мне будет даваться легко. Разве сложно будет помогать ему снимать фильмы, когда на это выделены средства, причем им самим? Разве это не будет брак по расчету?
– Браки по расчету – самые крепкие. Ты сама так говорила всегда.
– Да, но я лишь имела в виду то, что брать в расчет нужно сходство взглядов, мироощущения, характеров, образования, а никак не состояние человека и те двери, что он открывает для тебя. Если я соглашусь на его предложение, я как будто должна буду переродиться в другого человека, в одну из тех женщин, которые всегда были далеки от меня… Я словно и полюблю его лишь за то, что он сделает для меня. Нет, это все слишком легко, слишком беспрепятственно. Ах, впрочем, не слушай. Все, что я сказала – ложь. Я не знаю, почему, не знаю истинных причин, только знаю, что все это невозможно для меня.
Вдруг Ксюша совершенно изменила свое мнение и стала произносить прямо противоположные доводы, то ли оттого, что хотела согласиться с Катей, то ли оттого, что ждала, когда та сама начнет склоняться к отказу:
– Ты как хочешь, а это тут совсем ни при чем. Спустись с небес на землю, Кать. Он живет в особняке в Серебряном бору! Ты видела цены там? Будете вместе фильмы снимать, ага. Очнись, пока не поздно.
Вдруг сцена последней встречи с Александром живо предстала перед глазами Кати. Он попытался вновь поцеловать ее, на этот раз уже в очень странном ресторане, где они были отделены от всех посетителями высокими багровыми ширмами. Отовсюду вместе с клубами дыма разносился запах кальяна и даже марихуаны.
– Я все положу к твоим ногам, все. – Говорил он, а она уворачивалась от его поцелуев. – Если хочешь, весь мир.
– Да мне ничего не нужно, только ты, пожалуйста…
– Что?
– Можешь не давить на меня? Я не готова пока к отношениям. Я хочу понять, кто ты есть на самом деле.
– И кто же я есть, как ты
