Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева
И все же она не торопилась окончательно поддаться его чарам, не спешила соглашаться на что-то большее: слишком свежи и болезненны были раны после недавнего расставания, слишком двусмысленно было семейное положение новоиспеченного поклонника, да и сам он внушал ровно столько доверия, сколько хватало на одну неделю, а затем требовались новые и новые доказательства честности и искренности его намерений.
Испробовав многие способы по соблазнению женщин на Катерине, Александр решил прибегнуть к одному из самых неоднозначных и слишком очевидных методов. Он пригласил ее на тайную богемную вечеринку в закрытом клубе, где в полумраке приглушенных огней бродили официанты с удивительно высокомерными и наглыми лицами. Они разносили бесконечные закуски и спиртное, с большим удовольствием принимали огромные чаевые от знаменитых и состоятельных людей.
Меж тем Александр знакомил Катю со все новыми и новыми знаменитостями и богатеями. Она же чувствовала себя неловко в своем самом дорогом вечернем платье, казавшимся столь будничным по сравнению с нарядами светских львиц.
– Узнаешь эту женщину с короткой стрижкой? – Он указал на еще довольно привлекательную актрису лет тридцати восьми с большими выразительными оленьими глазами, жалостливый взгляд которых сразу приковывал внимание.
– Нет… Кто это?
– Хамоватая.
– А, вспомнила, да. – Без особенного любопытства ответила Катя.
– А рядом с ней, шепчет ей в ухо… Сам Кузнечиков.
– Сам Кузнечиков?! – С таким притворным изумлением воскликнула Катя, что Александр сразу раскусил ее.
– Неужто и его не знаешь?
– Увы, наслышана о нем.
– Ну а этого человека ты знаешь? Если не знаешь, то я перестану уважать тебя.
Рыжий мужчина пожал Хамоватой руку, а затем, вероятно, пошутил, потому что актриса захихикала, а на лице режиссера Кузнечикова растянулась довольно скользкая, если не сказать мерзкая улыбка.
– Чу… батый?
– Слава небесам, ты все-таки не совсем не от мира сего.
– Но что он-то здесь забыл?
– Ты не знаешь? Не догадываешься?
Катя пожала плечами.
– Мне казалось, политики отдельно, актеры отдельно.
Александр неловка рассмеялся.
– Но ведь это его работа. Он сейчас обходит свою паству.
– Паству?
– Своих подопечных.
– Да разве эти актрисы и актеры в Думе работают?
– Нет, конечно, нет.
– Тогда… какая между ними связь?
– О, Катя, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья миг. Да ведь все эти фонды Хамоватых и прочих эстонских барышень появились не из воздуха. Чубатый – это куратор всех агентов иностранного влияния, тайный или не очень. Мне кажется, в Кремле всем все про него давно известно.
– И тем не менее, от него не избавляются?
– Могли бы, давно избавились бы. Значит, не могут. Так вот, не без помощи Чубатого его подопечные «отжали» фонды помощи больным детям с тем, чтобы через них выводить капиталы чиновников за рубеж. Да и зарплату для своих агентов через фонды удобнее получать.
– Ах! И все это под прикрытием детей! Есть ли край у этого дна?
Александр рассказывал и рассказывал Кате про устройство богемы, про те способы и направления, в которых она черпала свое вдохновение и где находила для себя источники доходов, пока Катерина не восстала:
– Я, пожалуй, пойду.
Лишь только она сказала это, как Хамоватая обратила на них внимание и решила подойти и поздороваться с Александром. Вблизи при более подробном рассмотрении она оказалась маленькой женщиной с короткими ногами и обширной сетью морщин на лице. Она говорила с придыханием и так изменялась в лице всякий раз, когда раскрывала рот, словно ей было больно произносить слова; эта натужность и наигранность покоробили Катерину.
Когда Хамоватая ушла, стрельнув напоследок на Катю опасным, едким взглядом, та спросила:
– С ней у тебя тоже была связь?
Александр вдруг обвил руки вокруг Катиной талии и притянул к себе, но она вовремя предупредила его порыв, и их глаза просто застыли друг против друга.
– Нет. – Сказал он легкомысленно. – Ты что, ревнуешь?
– Мы ведь не встречаемся, что ты, как можно! – Катерина засмеялась. – А все же это забавно.
– Что именно?
– То, что я не знаю, не могу знать, когда ты говоришь правду, а когда – нет.
– Так можно сказать про любого человека. Вот Хамоватая подошла, ласково проворковала, а что она на самом деле несла в уме… или в душе, потому что ума там слишком мало: быть может, она терпеть меня не может, а общается со мной так радушно только потому, что я могу инвестировать в ее проект.
– Нет. Так можно сказать не про любого человека.
И Катерина вспомнила все свое окружение, всех своих поклонников, а главное, человека, с которым она провела столько времени вместе, человека, которого она где-то на задворках души еще, быть может, по-своему любила; ни с одним из них она не мучилась сомнением, говорили они правду или нет, когда отвечали на сложные вопросы.
– Знаешь, мне здесь не место.
Произнеся эти внезапные слова, Катерина под властью порыва ринулась к выходу. Александр торопливо поспешил за ней, и в гардеробе молча помог ей накинуть легкий плащ, а затем последовал за ней. Оба не желали говорить при людях, потому отошли подальше от курящих и пьяных посетителей клуба, вышедших на улицу, и вдали от них Александр все-таки потребовал ответа.
Темное небо было так заволочено густыми грядами облаков, что ни единой крошки звездной пыли не просвечивало через них. Свет невысоких фонарей, желтый, теплый, но одновременно и тревожный, влек к себе рой мошкары, и она будто плясала вокруг них, отчего казалось, что свет мерцал, прерывался, разделенный тысячами тончайших лучей. Было тепло и душно, но Катя зябла и сильнее куталась в свой плащ.
– Не иди за мной, я вызову такси.
– Да что с тобой? Я довезу тебя до дома, мой водитель ждет нас всю ночь за углом.
– Зачем, ну зачем ты меня сюда привез? Чтобы показать нашу богему, пустить пыль в глаза?
– Тебе не понравилось? Я думал, это будет для тебя исключительный опыт. Как часто в жизни ты видела…
– Кого? Ну кого? Знаменитостей? Звезд? В том клубе сосредоточилось все то гнилое, что есть у нас в стране, обществе, мире. Это болезнь, неизлечимая инфекция, от которой нужно избавляться, без сожаления выкорчевывая всех их из нашей культуры и… политики. Все, что мне омерзительно в нашей действительности, все, что заставляет сожалеть об утраченной культуре, советской культуре – все это засело сейчас там, в застенках пошлого клуба, где даже официанты глядят на людей высокомерно, как будто то, что они раздают напитки псевдокультурным бездарям, работающим на американские гранты, причисляет
