Индекс Франка - Иван Панкратов
— Отказы были? — после всей статистики спросила Реброва. Кравец улыбнулась и ответила:
— Скорее, наоборот. Заставляли пациентку лечь. При помощи полиции.
— Почему я не знаю, что в больницу полицию вызывали? — приподняла одну бровь Анна Григорьевна. — Что за инцидент?
— Наверное, потому что сложно жить жизнью больницы ночью, находясь при этом дома, — пожала плечами Кравец. — Вот теперь вы знаете. Инцидент как инцидент. Все живые. Хирург подробнее доложит.
Перед глазами Виктора встал призрак Шаферсона, сидящего рядом с ним на боковой скамейке УАЗика. Платонов с интересом наблюдал за Ребровой. Все в этом зале были в курсе, что она радеет за общее дело, старается узнать всё точно и заранее, чтобы не сесть в лужу перед главврачом. В данном случае Полина была права — каких-то особенных инструкций при вызове полиции в приёмном отделении не существовало, так что придирка прошла на уровне «Я должна всё знать, а как вы это сделаете, мне не интересно» и до боли напомнила Платонову госпиталь. В армейской медицине принцип «Разбуди, но доложи первым» частенько спасал не только погоны и зарплаты, но и жизни — здесь же такой строгости не требовалось. Максимум, за что в теории можно было придраться к дежурному врачу — это если бы она не доложила о поступлении огнестрельного ранения или о массовом обращении пациентов с места какой-то техногенной катастрофы. Этой ночью — слава богу! — не произошло ничего экстраординарного. И Виктор вдруг почувствовал, что между начмедом и Полиной есть что-то другое — нечто, заставляющее Анну Григорьевну задавать нелогичные вопросы и выдвигать не самые справедливые требования.
— Дежурный хирург, прошу, — постучала по столу шариковой ручкой Реброва. — Виктор Сергеевич, ваша очередь.
Платонов встал, сменил за трибуной Полину Аркадьевну, ощутив на мгновенье облако её духов. Листок с докладом лёг перед ним, Виктор расправил его и быстро изложил всё, с чем пришлось столкнуться за период дежурства. О Беляковой он рассказал максимально сухо и коротко, в конце добавив:
— Анна Григорьевна, если нужно в деталях, то я вам после совещания дополню картину.
— Полицию, надеюсь, не зря вызывали? — поинтересовалась Реброва прежде, чем Платонов отправился на своё место. Виктор кинул короткий взгляд на Кравец и ответил:
— По делу.
«Надо зайти сегодня к Беляковой. Узнаю попутно, какой план лечения, прогноз и когда ампутация», — решил про себя Платонов. То, что оперировать надо в ближайшее время, пока она компенсирована, сомнений не вызывало. Насколько сама Лидия Григорьевна это осознает — было пока что не очень понятно.
Когда все выходили из зала, за спиной он услышал голос Лопатина, заведующего хирургией:
— Подкинул ты нам работу, Витя.
Платонов вышел в дверь и уже в коридоре обернулся.
— Николай Палыч, тут было без вариантов, — он пожал плечами. — История странная, неприятная. Время упущено. Я уж молчу про парамедицинские моменты. Женщина фактически в плену была у собственного сына…
— И ты её из плена прямо вот к нам, — буркнул Лопатин. — Даже и не знаю, как тебя благодарить. Наверное, в магазин сбегать придётся.
— Вы ещё скажите, что я решил быть добрым за чужой счёт, — нахмурился Платонов. — Если нужно — приду и сам ногу ампутирую. Могу и вести её.
— Занимайся своими делами, — сурово сказал Лопатин. — Ты в нашу кафедру уже залез со своей Беляковой, мы сами там как-нибудь разберёмся.
В кармане у него завибрировал телефон.
— Да, — ответил Лопатин. — Много? Не артериальное? «Транексам» ставьте в вену, две ампулы… Да, две, это тысяча, нормальная разовая доза. И жгут там приготовьте. Сейчас мы подойдём.
Он отключился, посмотрел, прищурясь, на Виктора и сказал:
— Закровила твоя Белякова. Из язвы. Говорят, много, хотя на бедренную артерию не похоже. Пойдём, посмотрим. Пути назад уже нет. У тебя сегодня с утра есть что-то?
«Я же говорил, — подумал, но не сказал вслух Платонов. — А ведь она бы сейчас дома крованула, если бы не оставили».
— Есть, — ответил Виктор. — Мальчишка «электрический», Медведев. Мы там немного по срокам пролетели по его состоянию, но можно ещё успеть в последний вагон запрыгнуть. Сделаем сегодня эпифасциальную некрэктомию.
— Площадь большая выйдет?
— Процентов пятнадцать, — примерно прикинул Платонов. — Больше двадцати все равно за один раз нельзя. Через пару дней вторым этапом остальное дочистим. Он пока в клинитроне — не мокнет, не плывёт, можно ждать.
— Смотри — если времени нет, мы с опухолью сами разрулим, — Лопатин подмигнул. — «Я сам, я сам!» Тут, Витя, как не крути, а кафедры у всех разные. Не бросишь ты своего Медведева. А мы Белякову.
— Журналы заберите, — раздался позади голос Кравец; она обращалась к заведующей приёмным отделением. Не оглянуться стоило Виктору огромных усилий. — Да, мне они уже без надобности. Подежурила — пора и честь знать.
Стук каблучков стал удаляться по коридору. Платонов двинулся следом, зачем-то прячась за спиной у Лопатина. Очень уж не хотелось попадаться на глаза Кравец и опять почувствовать полное отсутствие к себе интереса — как ни крути, это было неприятное ощущение.
Через несколько секунд Полина свернула в сторону лестницы к своему отделению, а Виктор с Лопатиным пошли в другом направлении — в гнойную хирургию. Платонов немного успокоился и стал думать, когда взять на операцию Медведева.
«Электрическими» они называли пациентов с травмами от удара током или с ожогами вольтовой дугой. Раньше, в девяностые, это чаще всего бывали маргиналы, рыскающие по стройкам и трансформаторным будкам в поисках цветных металлов. Сейчас на первое место вышли любители селфи в экстремальных местах, нерадивые электрики, сварщики или бесстрашные дети-зацеперы. Медведев был из таких — ребёнок из неблагополучной семьи, любитель вместо посещения школы шарахаться по железнодорожным путям и крышам электричек. В двенадцать лет он, конечно, едва ли знал физику — но и опыт пострадавших в аналогичных ситуациях друзей его тоже ничему не научил.
На спор — как чаще всего и бывает у мальчишек — залез на крышу вагона, принялся там позировать на фото для оставшихся внизу. Его мать показывала то, что запечатлел телефон одного из малолетних придурков — нелепые прыжки на крыше, кривляния, махания руками. Потом внезапно белый экран на несколько секунд — оптика не справилась с такой вспышкой, — сотни искр, как большой бенгальский огонь. И следом какая-то серая тень, напоминающая маленький горящий самолёт, падает на землю. Тушить его они, конечно, не помчались — страшно. Но снимать продолжали. После удара о землю Медведев вскочил, но споткнулся обо что-то и покатился в канаву. Вот это его и спасло — огонь с остатков одежды сбился сам. Когда мальчишки подбежали к нему — не прекращая, конечно, снимать — стало видно дымящееся тело в каких-то черных лохмотьях. И среди этого черного пятна — совершенно дикие белые глаза. А ещё через мгновенье он заорал.
Здесь мать обычно выключала телефон: «Не могу дальше смотреть…». Впрочем, Платонов знал — она показала это практически всем врачам и сёстрам в реанимации. Виктору казалось, что она испытывала какие-то мазохистические эмоции, рыдая на этих кадрах и делясь ими со всеми. Не хватало только добавлять при просмотре: «Вот видите, это Феденька мой летит!» Хотелось спросить, с какой целью это делается — ведь не похоже, что она пытается предупредить всех об опасности бродить по крышам электричек, да и дураков, способных на такой поступок, среди зрителей не было.
«Лучше бы в классе продемонстрировала таким же идиотам малолетним, — рассерженно думал Платонов, в очередной раз видя Медведеву с телефоном в руках в окружении медсестёр или родителей других малышей, поступивших в ожоговое отделение по более банальным поводам. — Хотя не факт, что это
