Индекс Франка - Иван Панкратов
Она замолчала, прикусив губу. В это мгновенье Платонов вспомнил, что до сих пор не назначил ей трамадол, но выйти из палаты в поисках сестры и листа назначений означало прервать беседу и, возможно, так и не узнать, что же сказал Вадим и почему вообще эту женщину ожидает сначала калечащая операция, а спустя непродолжительное время — мучительная смерть. Сама Лидия Григорьевна, погруженная в воспоминания, о боли сейчас вообще не думала.
— «Я вызову „Скорую“, — сказал. — Мне не надо, чтобы ты сейчас умерла. Очень хочу посмотреть, чем всё это с тобой закончится…» Я сначала не поняла. А потом… Это же мои слова были. Он всё это время помнил наш с ним конфликт. И фразу ту мою — помнил.
— Но ведь он помирился с вами, когда ещё ничего не было известно о болезни, — возразил Платонов. — Значит, искренне тогда извинялся?
Лидия Григорьевна пожала плечами.
— Кто ж их разберёт, этих детей, — ответила она. — Не знаешь, когда обида выстрелит. Это я уже из личного школьного опыта говорю. Дети, что на выпускном про двойку в первом классе вспоминали, напившись до умопомрачения? Да полно таких. В туалете вольют в себя бутылку шампанского, а потом горшки с цветами в учительской швыряют. Я, уж поверьте, насмотрелась. Но Вадим, конечно, их всех превзошёл. «Давление снизят — и домой!» Командовал мной, как хотел. А мне уже всё равно стало после его слов. От криза умереть или от опухоли…
— Видимо, не всё равно, — Платонов сделал то, чего никогда не позволял себе в гнойной хирургии — сел на кровать рядом. У него после работы в госпитале сложилась масса предубеждений по поводу госпитальной флоры — и это было одно из непреложных правил. — Вы всё-таки попросили о помощи.
Он смотрел на освещённое уличным фонарём лицо Лидии Григорьевны и не хотел верить ни единому её слову. Не мог он представить, что этот тщедушный мальчик методично убивал мать из-за разбитого квадрокоптера. Это просто не могло быть правдой. Казалось, что она и сама плохо в это верит — но дальнейшие слова развеяли всякие сомнения в правдивости жуткой истории.
— Я не помощи хотела, если честно, — Лидия Григорьевна повернулась к Виктору. — Я сына видеть не хотела. Жить с ним под одной крышей — не хотела. Он ведь не просто так Верочку в дом привёл — он прекрасно понимал, что он совершает. Тихое медленное убийство длиной почти в два года, если считать с того самого дня, как я упала. Приходится за его чёртов дрон своей жизнью расплачиваться.
Она сказала это и отвернулась от Платонова к стене. Виктор помолчал несколько секунд, потом встал и вышел из палаты, тихо прикрыв дверь. На посту он взял историю болезни, в листе назначений вписал сильное обезболивающее и вышел на лестницу.
Яркий свет площадки перед отделением реанимации ударил ему по глазам после сумрака «гнилухи». Он прищурился, замер на мгновенье. Потом вспомнил, что был приглашён на кофе в терапию больше двух часов назад. Усмехнувшись несвоевременности мысли, Платонов направился длинными коридорами к себе в ординаторскую.
…Утром на сдаче дежурства Кравец с ним даже не поздоровалась.
4
— На эту тему можно диссертацию писать, — сказал Лазарев, выслушав утром историю прошедшего дежурства. — Что-то вроде «О роли мелочей в жизни». Это я сейчас про вертолётик. У парня совсем крыша не на месте, если он такое с матерью вытворяет.
Платонов отхлебнул горячий кофе и задумчиво зевнул.
— Помнишь парочку в реанимации — Попова и Бубенец? — спросил его Лазарев, повернувшись к своему монитору и разглядывая на экране новостную ленту. — Они на новый год заехали. Попова умерла быстро; на третий, что ли, день. А Бубенец тогда выписался. С жуткими рубцами на ногах, но… И ведь не очень понял тогда, как ему повезло, хотя рассказывал нам чуть ли не в лицах. Они с подружкой прямо в коридоре квартиры, на пороге, какой-то гадости хлебнули из бутылки и вырубились. Попова головой в комнату упала, а он в сторону двери. Вот и вся разница. В мелочах. Когда дым пошёл, они поползли на автопилоте — кто куда головой лежал. И она прямо в огонь, а он башкой в дверь упёрся. Сообразил, что делать, встать сумел и вывалился на площадку. Вот это и есть — роль мелочи в жизни. Набухался — спи по «фен-шуй». Так, я курить.
Виктор сонным взглядом проводил его, потом отхлебнул ещё, поставил кофе на стол и вспомнил, как прошла утренняя конференция…
Не секрет, что жизнь медицинских учреждений — по крайней мере большинства из них — протекает круглосуточно. Венцом этого круговорота является сдача дежурства, где все подвиги и огрехи дежурной смены пристально разглядываются начальством, а ни для кого не секрет, что именно эти взгляды чаще всего лишены объективности.
В больнице все время что-то происходит. Днём здесь хорошо. Днём светло, все на рабочих местах. Работают лаборатории, печатаются рентгеновские снимки, все отвечают на телефонные звонки (пусть порой и с неохотой, нервничая и торопясь закончить разговор). Заведующие отделениями могут принять важные решения на уровне своей компетенции, проконсультировать очно или по телефону, встать к операционному столу. Идеальная ситуация для лечения пациентов.
И вдруг наступает ночь. Неожиданно становится темно, холодно и страшно. Кабинеты на сигнализации, одинокий лаборант бродит по этажам с контейнером и списком вечерних анализов. Дежурная смена пытается разогревать в микроволновках домашнюю еду и пить кофе в надежде не дождаться до утра никого и ничего. Где-то гремят пластмассовой амуницией санитарки, светят фонарями в тёмные окна охранники.
Но нет. Хрен вам. Синие блики в окно. Два-три противных громких гудка — как будто их и так не видно.
«Скорая».
На носилках — что-то вроде «ушиба всей бабушки». Пенсионерка с гипертоническим кризом, одышкой, нарушением ритма, хрипами в лёгких, болями в животе, язвами на ногах и вообще без родственников. Выясняется — за рентгенлаборантом надо ехать (если он трубку возьмёт), за УЗИ-врачом надо ехать, лаборант ушла в реанимацию на плановый забор, «ух ты, тут ещё какое-то кровотечение, видите, черный памперс, давайте за эндоскопами», и этот квест надо выполнять сразу, срочно, а машина одна, и она только что ушла в полпятого ночи за поварами, а их четверо в разных концах города, и у водителя с ними собственный квест…
Есть два выхода — или ждать полного выполнения квеста, или включать клиническое мышление с опережением этой логистической головоломки. Чаще, конечно, хочется пойти по первому пути. Просто потому, что ночью анализы добавят процентов девяносто к диагнозу при полном отсутствии дополнительных глаз, рук и мозгов. Хотя бы на уровне «кровь-моча-интуиция врача». В итоге то, что днём занимает тридцать минут, ночью съедает не меньше трёх часов — именно отсюда произрастают корни большинства жалоб на тему «Я просидела с больным отцом в приёмном отделении полночи, а они так ничего не выяснили». Они бы и хотели, черт возьми. Честно…
Но вот наступает утро, приходит начальство. На дворе опять светло и совсем не страшно; все, кто имел отношение к ночной работе, сидят в креслах конференц-зала и пытаются делать вид, что они не при чём. Хотя, собственно, претензий им пока никто не высказал.
Но начальство не заставляет себя долго ждать. Изобилие вопросов льётся водопадом из ведра красноречия:
— Кого вызвали? Почему так долго принимали решение? Что мешало поставить диагноз сразу? В приёмном отделении есть инструкции, заверенные мной. Они на все случаи жизни. Трудно папочку с ними открыть? Отказы были? Уже можно в интернет заходить и жалобы там искать? Я, между прочим, ещё в машине Инстаграм открыла,
