Нездоровые люди - Вячеслав Игоревич Мешков
– Да, знаю. Понимаю тебя, я сам всё это вижу – и стоны, и нытьё, и понимаю, каково вам тут быть. Сложно. Это действительно почётная работа.
– Маш, не, ну ты слышала? – изумлённо смотря в сторону Марии, спросила Лиля. – А он вроде бы адекватный пациент. – Может, ты ещё врачам периодически говоришь «спасибо»? Ты знаешь, как сложно учиться в меде? Я целыми днями учу эти формулы, анатомию, таскаю с собой книжки уже сюда и надеюсь сдать эту сессию и забыть хотя бы на месяц об учёбе. Но всё время где-то ты не успеваешь, всё время есть какой-то вопрос, на который у тебя нет ответа. Я, между прочим, врачом решила стать ещё в десять лет. И вот моя мечта сбылась, а что я имею?
– Лиля, давай не будем, я понимаю, ты устала, у тебя сессия, и у меня она тоже скоро, но я думаю, что нашему пациенту это как-то неинтересно. Может, лучше сменим тему и поговорим о чём-то хорошем?
– Нет, подожди, Маша. Мне нужно высказаться, я же имею право. Я хочу, чтобы меня услышали, – переходя на крик, продолжает Лиля, уже не смотря в мою сторону. – Так вот, я каждый день спасаю людские жизни и борюсь за их здоровье, а с их стороны нет никакой благодарности. Единицы, единицы только скажут: «Спасибо большое». Может, кто шоколадку принесёт.
Мы все начинаем улыбаться, смотря друг на друга, как-то пытаясь заполнить возникшую паузу. Я смотрю на них и понимаю, каково это действительно в восемнадцать лет уже работать не просто по специальности, а общаться каждый день в прямом смысле с жизнью и смертью. И каждый день просить жизнь остаться, а смерть уйти куда подальше. Просить смерть забирать меньше людей или вечно строить ей козни. Пытаться обманывать смерть всеми возможными способами, искать лазейки, что-то придумывать и не опускать руки, не сдаваться, быть твёрдыми в принятых решениях.
– Ты сам-то что думаешь относительно своего пребывания тут? – продолжила Лиля, подсаживаясь ко мне чуть ближе и пристально смотря в глаза.
– Ну, надеюсь, операция пройдёт хорошо и я сюда больше не приду.
– Вот именно, я так и знала, и ведь все так же думают, что больше сюда ни ногой, а ведь всё иначе происходит в большинстве случаев.
– Лиля! – одёрнула её резко Маша. – Ты явно не в себе, прекрати, он-то тут при чём?
– Да, ни при чём, я так, к слову.
Мне начинает надоедать этот диалог, и сама форма его подачи, я решаю, что пора бы мне уйти, и пытаюсь нормально попрощаться, но ничего путного не выходит. Я выхожу из комнаты и начинаю свое восхождение по лестнице. Сердце начинает колотиться чаще, в ногах чувствую слабость, мне явно нехорошо, и я мечтаю скорее дойти до своей кровати. Внутренний голос пытается начать со мной диалог, но я его отбрасываю и не хочу ни о чём думать. Борьба за жизнь куётся руками таких вот маленьких восемнадцатилетних девушек, которые всегда рядом, близко, на расстоянии вытянутой руки, а мы это не ценим и порой относимся к ним как мачеха к неродным детям.
Но это же их работа, пытается вступить со мной же в конфликт мой же внутренний голос, но я ему не отвечаю, а предлагаю самому как-нибудь попытаться выиграть схватку со смертью, если он так крут. А что я, собственно, из себя представляю и кем я, собственно, являюсь? Они каждый день со смертью борются, и, очевидно, более страшного поединка в этой жизни нет.
Я останавливаюсь напротив окна и смутно вижу своё отражение в нём. Стоп, я же давно не смотрел на себя со стороны. Кто, собственно, я есть и чего я хочу? Видимо, ничего, и звать-то меня никак. Нужно найти зеркало и рассмотреть себя ближе. Я вспомнил, что зеркало висит в туалете, и я иду туда. Там, как обычно, чем-то пахнет, но я делаю вид, что ничего не чувствую. Я подхожу к зеркалу, рассматриваю свои глаза, своё лицо, пытаюсь как-то крутиться перед ним, чтобы рассмотреть поподробнее, но ничего такого особенного я не вижу. Одним словом, типичный толстяк, неуч или просто неудачник, без каких-либо планов на жизнь или без каких-либо требований к своей персоне. Ничего не хочу, играю тупо в игры, друзей нет, кроме бабушки в больницу ко мне никто не приходит, и этот чёртов лишний вес.
«Ну и что ты дальше будешь делать?» – с какой-то издёвкой спрашивает у меня мой внутренний голос. «А какие есть варианты?» – отвечаю я сам себе шёпотом. Да, никаких, ты обречён, ты неудачник и ничего у тебя не выйдет. Вон они (мысленно вспоминаю медсестер) целый день людям помогают, а ты? Вон они людей спасают, а ты? Вон они уже имеют специальность и какие-то перспективы в жизни, а ты? Вон они уже получают зарплату, а ты до сих на бабушкину пенсию живешь. И таких «вон они» было ещё очень и очень много. Я ещё долго стоял перед зеркалом, но ответов на эти пресловутые «вон они» не было и не могло быть.
Всё это было жутчайшей правдой, я забил своё личное «я» и не развивал себя как личность, я был по сути никем, и звать меня было никак. В этот момент внутренний голос торжествовал от своего величия и продолжал топтать мою личность. «Трус, ничтожество, неуч, ничего не хочешь, ты даже не знаешь, кто ты есть, тварь», – продолжали сыпаться в мой адрес угрозы и проклятия. Я же продолжал стоять и смотреть в зеркало, было жутко больно от своей же беспомощности, и слабости. Меня «разбудил» какой-то дед, который вошёл в туалет, удивлённо смотря в мою сторону. «Пора возвращаться в палату, тебе пора спать, завтра не изменится ничего, и так будет каждый день», – злобно прошептал мне мой собеседник, и я пошёл исполнить его же приказ.
Но лёг я с мыслью не о том, что всё образуется, а о том, что настало время кардинально менять жизнь. Нужно наконец-то что-то решать, и явно, когда я вылечусь, начать жить иначе.
ПЕЩЕРА
Мы продолжали общаться с Машей и старались видеться чаще. Но чаще в моем случае – это дни её дежурства, да и то когда у неё была свободная
