Нездоровые люди - Вячеслав Игоревич Мешков
Действительно, она была в белом халатике и в руках держала небольшой рюкзак. На ногах были белые носки и кроссовки, которые дополняли образ молодой и красивой медсестры. От неё веяло природной красотой и какой-то нежностью, которая, по всей видимости, даётся девушкам от 16 до 18 лет и которая так легко чуть позже куда-то исчезает. Мы стояли неподвижно на лестнице и, по всей видимости, мешали иным «пассажирам» пройти чуть быстрее. Она смотрела на меня и улыбалась, я же просто стоял неподвижно, не показывая каких-либо эмоций или чувств.
Я скорее был ошарашен этой встречей, ещё бы, мы не виделись класса с пятого, наверное, уже лет шесть, стало быть, прошло, а когда-то я приносил ей вкусные пирожки бабушки, провожал до дома, порой списывал домашку или подсказывал, когда она выходила к доске. И сейчас из той самой девочки с золотистыми бантиками она превратилась в настоящую девушку, которая, как и я, не ожидала меня увидеть на лестничном пролёте больницы.
– Слушай, а ты в каком отделении лежишь?
– В отделении сердечно-сосудистой хирургии.
– Это на третьем же этаже?
– Да, на третьем.
– Я на первом работаю, ты можешь часа через три-четыре спуститься на первый этаж в ординаторскую, и мы можем поболтать. Я сегодня на четыре часа пришла, с 17:00 до 21:00 буду тут, нужно медсёстрам помочь, у нас тяжёлые в прямом и переносном смысле пациенты.
В назначенное время я спустился, как было оговорено, на первый этаж и увидел Машу. Она сидела на скамейке и смотрела куда-то вдаль. Я подсел тихо и сказал: «Привет».
– О, это ты, – улыбнулась моя собеседница.
Вид у неё был уставший, ей явно тяжело далась эта смена, и она, наверно, устала не столько физически, сколько морально.
– Как дела? – начал издалека я, вопросительно смотря на мою собеседницу.
– В целом неплохо, но могло быть и получше. Ты знаешь, тут действительно сложно… – Мария вздыхает и продолжает смотреть отрешённо в стену. – Сегодня на моих руках умерла бабуля, ей резко стало плохо, взлетело давление, и всё. Считай, был человек, и не стало его. Что мы только ни делали, и адреналин кололи, и искусственное дыхание, и разрядом били, и ещё врач делал какие-то инъекции, всё, блин, без толку, – в этот момент Мария резко хлопает в ладоши и кривит лицо от злобы. – Давай, впрочем, о другом, ты извини, просто я, наверное, ещё, как тут говорят, маску безразличия на себя не надела, это же работа, как тут шутят, порой в дежурство люди мрут как мухи. Сегодня, тот самый день.
– Да. Я знаю, что такое смерть, я тут уже как бы больше одного месяца лежу.
– Давай не будем о грустном. Расскажи о себе, ты с кем-то из нашего класса общаешься? Как они, с кем-то дружишь?
– Неа, мало с кем общаюсь. Ты же после пятого класса в гимназию ушла, вроде бы так? Я остался в нашей школе, и если выйду отсюда, то буду куда-нибудь поступать, мне же ещё экзамены нужно сдавать.
– Да, да. Понимаю. Как твои успехи в школе, куда после школы намерен пойти?
– Я не знаю, нет каких-то идей, даже не думал об этом.
– Странно, я уже классе в восьмом решила поступать в медколледж, дальше, может, на врача пойду, пока что по учёбе залётов нет, всё у меня отлично. Может, пойдём чаю попьём с конфетками, я тебя со своей напарницей познакомлю?
– Напарницей?
– Ну да, мы так себя прозвали, Лиля – хорошая девчонка примерно нашего возраста.
Мы заходим в комнату, на табличке которой написано «старшая палатная медсестра».
У окна стоит молодая девушка лет 20 и что-то рассматривает. В полутьме её сложно разглядеть, и я не придаю ей какого-либо значения.
– Лиля, знакомься, мой одноклассник, который когда-то сидел со мной за одной партой.
Лиля оборачивается и подходит ко мне, приветствуя молча.
– Да, Маша. Нужно было мне идти на ассистента стоматолога или на косметолога, а не в этом дерьме больничном копаться. И чего я свою бабушку не слушала, – тяжело выдыхая и смотря в потолок, устало произносит Лиля.
– Мне, может, выйти? – спрашиваю я, смотря на Машу.
– Нет, нет, останься, у нас был сегодня тяжёлый день. Всё нормально, ничего страшного. Мы сейчас чайку попьём, и всем станет полегче.
Мы пьём чай, едим конфеты, но обстановка не предполагает к какому-то диалогу. По лицам моих спутниц явно видно, что они устали ментально. Диалога у нас не получается, и всем как-то безразлично друг до друга. Вроде в обед, как я только увидел Машу, мне стало даже как-то неловко, я её не сразу узнал, да и времени сколько прошло.
– Девушки, спасибо за чай. Очень вкусные конфеты, и особенно благодарен за пирожные.
– Пожалуйста, – не смотря в мою сторону, отвечает Лиля. – Блин, на хрен, завтра же уйду отсюда! – резко вырывается из груди Лили. – Нужно же слушать родителей, бабушку, вот я дура… И так каждый день, одно и то же. Этой не так, той не так, эта истерики закатывает, эта ноет, что ей плохо, та просит врача позвать, у этой вообще катетер вылетел, и куча другой херни, – начиная ходить вдоль вымышленной линии, Лиля, по всей видимости, рассуждала вслух.
– Лиль, ну это же наша работа, кто ещё её будет делать? – сидя на стуле, слегка возражает Маша.
– Кто, кто? Кто-нибудь другой. Нужно срочно переводиться на стоматолога или косметолога, на крайний случай на массажиста. Я больше не могу, это очень сложно, и каждый день кто-то умирает, и каждый день их не становится меньше, а порой больше, больше, больше.
Я начал чувствовать нарастающее напряжение, и мне захотелось уйти. Я поставил стакан чая на стол, начал медленно подниматься, но увидел на себе взгляд Лили. Она смотрела на меня вызывающе и с какой-то злобой.
– Кстати, а вот ты, – обратилась она ко мне. – Ты же здесь лежишь, пациент, я так понимаю, да?
– Да, – неуверенно ответил я.
– И как часто ты ноешь?
– Что значит ноешь? – опешил я от такого нелогичного вопроса.
– Ноешь – это значит, выносишь мозг врачам, медсёстрам, персоналу больницы.
– Да я вообще никого особо не трогаю, мне, возможно, операцию будут делать на сердце, и собственно всё.
– Просто пойми, вас (то есть пациентов) много, а мы тут одни, и мы разрываемся порой на три или четыре стороны, и
