Нездоровые люди - Вячеслав Игоревич Мешков
Маша в шутку назвала меня краном.
Нужно помочь поднять бабушку с постели – зовут меня, нужно довести кого-то до кабинета меданализа – зовут меня, нужно пересадить пациента с кровати на инвалидное кресло – зовут меня, нужно посмотреть за капельницей, то также просят это сделать меня. В роли крана я был, идеален, и порой Маше без меня было ну просто никак. Удивлению работе младшего медперсонала просто нет предела, тут и диагноз порой определить нужно, исполнить указания лечащего врача, а ещё применить недюжинную силу, убеждение, чтобы исполнить все рекомендации врача. Мало какой пациент будет доволен лечением, а тем более мало кто это будет высказывать, и уж тем более все эти упреки всегда сыпались на голову молодых леди в белых халатах. То не так посмотрели, то слишком хорошо выглядите. То не так повернулись, то не так процедуру делаете, а вот предыдущая в прошлую смену лучше делала, и уколы она ставит лучше вашего, и улыбается, а ещё и поговорить может, не то что вы.
Пациент пациенту, как известно, врач. «Мало ли, кто там в университетах пять или семь лет учится, всё равно лечить не может, и что, что они там книги читают, вон раньше лечили знахари травами, и все люди здоровые были и не болели», – раздаётся из одного угла палаты во время обхода. «Да, да. Всё верно. Мы в молодости какими здоровыми были, когда в деревнях жили», – отвечает уже противоположный угол. «Всё верно, всё верно. Поддерживаю, вчера в газете читал, что классическая медицина себя полностью дискредитировала, один вред от неё. А прививки! Вы же знаете, что они вредны, и толку от них нет», – тут уже все хором.
«Иной раз эти рассуждения так угнетают, и просто хочется побыть одной», – часто жаловалась мне Маша в личных беседах.
Все эти постоянные доказывания неверности выбранного способа лечения, постоянные жалобы в проверяющие инстанции, вечные отписки в эти инстанции, неадекватные родственники и друзья пациентов, извечные просьбы быть внимательнее к моему папе, маме, брату, сестре, сыну, мужу, дочери, внучке… И каждый требует, требует, требует!
И ни от кого не дождёшься обычных слов благодарности. Я порой молчу и понимаю, что Маше просто нужен громоотвод, а мне просто собеседник, и мы в какой-то степени друг друга дополняем.
Вот только я на гром или молнию не похож, мне больше подходит роль несостоявшегося дождя – все его ждут, ждут, ожидают, а его всё нет и нет. И я так же: Маша мне всё рассказывает, рассказывает, а я её слушаю, слушаю и делаю вид, что меня нет рядом, молчу, одним словом.
Тем более что вот уже как неделю меня перевели в палату с престарелыми пердунами, которые любят вспоминать свои похождения в молодости. Это, конечно же, нужно обсудить во всех тонкостях с соседом напротив, а главное, дать мне кучу наставлений (мол, учись у нас, молодой, перенимай опыт), нравоучений и, конечно же, дать множество советов, как лучше подкатить к «моей» медсестре.
– Вон, смотри, твоя идёт. Халат у неё просто обалденный, – порой слышалось из больничного коридора.
– Я-то в твои годы и не такое вытворял, что я только не делал, – назидательно мне сообщал другой собеседник.
Реально было ощущение пещеры: вроде бы ты один, но всё время кажется, что кто-то рядом, тебе не одиноко, но кто-то капает и капает на мозги, как вода со сталактита, и ты начинаешь медленно-медленно сходить с ума. Ты вроде формально не одинок, но особо поговорить не с кем, тебя не слышат, а ты и сам собеседника слышать не хочешь. Света в конце тоннеля не видно, только мрак, да и попутчики постепенно меняются, и тебе их уже не сосчитать. Для кого-то всё кончено, а для кого-то всё только начинается, а если есть начало пути, то всегда будет его конец.
Больницу мы в шутку называем «Последний путь», то есть зайти сюда можно, а вот уйти на своих двух не у всех получается. Для кого-то путь действительно получается последним, и порой становится жутко от сцен прощания родных с их заболевшими родственниками, которым осталось немного. Кто-то вспоминает последние моменты, кто-то даёт напутствия на оставшуюся часть жизни, кто-то просто, обнявшись, плачет, словно пытаясь урвать нить жизни и заставить эту самую нить катиться дальше и дальше.
Всё это, конечно же, дико раздражало и наводило уныние, и я всегда ждал дня дежурства Маши. Сидеть или лежать в палате было совсем невмоготу, всё жутко бесило, и чтобы время шло быстрее, я искал время на общение или человеческую помощь моей медсестре.
Особенно мне запомнился день, когда в больницу привезли детей из Уфы Они направлялись в Барселону. Практически все дети имели тяжёлые заболевания глаз, кто-то из них был полностью слепым, кто-то был слеп на один глаз или имел тяжёлую патологию. Чартерный самолёт, на котором перевозили детей, не смог продолжить полет из-за плохой погоды в Каталонии, и было принято решение осуществить посадку в аэропорту Шереметьево.
Так как дети нуждались в особом уходе, то было принято решение разместить их в нашей Химкинской больнице, благо ехать от аэропорта до больницы было недолго, да и их пребывание, по всей видимости, не предполагало длительного периода, ибо в любой момент погода в Барселоне могла измениться на солнечную и ясную.
– Семён, у меня тут просьба, – садясь на мою кровать, начала Маша. – После капельницы, ты мне прямо срочно нужен. Нам детей привезли, и они почти все слепые, им бы помощник. Их покормить нужно, я надеюсь, ты поможешь? – спросила, улыбаясь, Маша, поглаживая мою подушку. – С ними сопровождающая едет, но она сейчас уехала в аэропорт узнавать, что там и как с перелётом, и должна приехать через час-два.
– Дети, слепые? А как им помочь? С ложки кормить?
– Да, у нас сестра-хозяйка заболела или отпросилась, – пожимая плечами, ответила Маша. – У нас капельниц сегодня тьма, далее плановые операции, я реально не смогу, а их так жалко, все маленькие, и летели в Барселону на операции, им там обещали помочь. У нас такие операции не делают, а вот там шансы на успех очень большие.
– Они на каком этаже?
– Они всё ещё в приёмном покое, мы их в кабинете сестры-хозяйки расположили. Я тебе покажу, где это. Да, тебе ещё «капаться» осталось минут десять, и я как раз всё организую, ну ты же поможешь? Тем более дети не кушали уже больше шести часов, их же
