Музыка войны - Ирина Александровна Лазарева
Я сидел в кафе аэропорта и глядел на восхитительные сочинские пейзажи – видневшиеся вдали пальмы, легко одетых людей. Здесь еще царило жизнерадостное лето, и после дождливой и холодной московской осени что-то внутри так и просилось наружу – прогуляться, доехать до моря, вдохнуть напоследок русский воздух, голос внутри так и напевал: «У Черного моря…». Искушение было велико… Но нет! Я простился со всеми и вся, ни к чему были эти последние стоны о былом. Так я думал, не ведая о том, какой удар, какой поворот мне приготовила судьба, и как мало времени до него оставалось.
Уставившись в компьютер, я жаждал не замечать людей вокруг себя, не хотел видеть своего сходства с многочисленными одинокими мужчинами с ноутбуками, которые, по всей видимости, бежали из России вместе со мной. Тем более не хотел я встречаться взглядами с военными – их было так же немало. Попадались и вовсе военные в инвалидных креслах, с ранениями, их сопровождали товарищи и врачи. Вероятно, одни летели в отпуска, другие, наоборот, возвращались на фронт. Самый вид их против воли прожигал огромную брешь в моей совести.
Весьма неудивительно было то, что среди всех этих мужчин я сразу заприметил одинокую красивую женщину. Стройная, легкая, гибкая, в черной блузке и черных джинсах, издалека она была похожа на гимнастку. Она читала электронную книгу и изредка вскидывала обворожительный, несколько изумленный взгляд наверх, обводила им окружающих, но смотрела все равно не на посетителей кафе, а сквозь них: словно находилась во власти очень тяжелых, едких дум. Всякий раз при этом короткие волосы забавно качались от движения, и она поправляла их, чтобы они не закрывали ее чуть продолговатое лицо.
Я ощущал себя настолько немощным, настолько обессилившим, что, казалось, прирос к стулу тогда, когда должен был немедленно встать и идти, нет, бежать к ней… ведь это была Катерина! Столько лет прошло, а она почти не изменилась, лишь сделала новую прическу, неужели это было возможно? Мог ли я надеяться на свою память, или же я просто перепутал ее с очень похожей на нее, но более молодой женщиной?
Но нет! Самое выражение ее лица, ее чистого, лишенного всякого лукавства взгляда, возвышенного и печального одновременно – все говорило о том, что это была моя Катерина, единственная… потому что чувства к ней я пронес через всю жизнь. Мне показалось, или я ослышался, и вдруг заиграла классическая музыка, это был Ференц Лист с его неповторимыми, скорбными и полными необычайной нежности «Грезами любви».
Я наблюдал за Катериной, пользуясь тем, что она совсем не замечала меня, и, то ли это были звуки «Грез», то ли мое внутреннее состояние, но я наслаждался каждым мгновением, каждым ее телодвижением, даже то, как она переворачивала пальчиком электронные страницы – казалось мне милым. Все в это застывшее мгновение было совершенным от начала до конца, даже странное выражение ее глаз: то мертвенное, то необыкновенно живое, как будто она оживлялась, забыв о чем-то плохом, а затем вдруг вновь вспоминала и менялась в лице. Я не мог не спросить себя, отчего в душе моей все ликовало, ведь я не достиг желаемого и, быть может, не достигну. Ответ пришел сам по себе: должно быть, оттого что самое наличие в мире такого человека, как Кати, оправдывало существование всего вокруг: и людей, и обществ, и стран, и континентов.
Наконец, «Грезы» закончились, и, собрав вещи, я направился к столику Катерины. Она была так увлечена чтением или собственными переживаниями, что заметила мое появление лишь тогда, когда я самым наглым образом сел за ее столик. Она немедленно подняла на меня еще более изумленный взгляд, глаза ее стали шире, больше, лишь только она узнала меня.
– Ты! – Выдохнула Катерина.
– Вот так встреча! Не думал, что когда-нибудь увижу тебя.
– Отчего же?
– Слышал, что ты уехала в другую страну… вслед за мужем.
Я не мог не уцепиться за возгорающуюся во мне надежду.
– Послушай, ты сейчас летишь одна?
– Да.
– А куда? В Стамбул?
Странная усмешка с примесью горечи блеснула на ее губах.
– Вовсе нет. В Москву.
– В Москву! Стало быть, ты возвращаешься в Россию?
– Стало быть, да.
Я мог воспринять ту горечь, что сквозила в ее ответах только так: то говорили в ней разбитые надежды из-за неудавшегося брака и вынужденного возвращения на Родину. Она была глубоко несчастна, как и я…
– Послушай, ты не представляешь, что со мной произошло… Я чуть не женился, но в последний миг выяснилось, что моя невеста – преступница. И я сам способствовал ее аресту. После этого я как будто не в себе – утратил всякое доверие к женщинам.
Глупец, что я нес?! Зачем хвастал тем, чем и гордиться-то, быть может, было нельзя? Зачем рассказывал о Яне, о собственной легковерности? Как будто внутри меня сидел черт, желавший расстроить дело прежде, чем самое это дело еще началось.
– Постой, но ты ведь переехал в Германию, разве нет?
– Мне пришлось вернуться, когда начался коронавирус…
– А сейчас-то ты куда летишь?
Вопрос этот был не в бровь, а в глаз: в этот день новости разлетелись со скоростью света, и уже к обеду все знали о позорном массовом бегстве русских мужчин заграницу. Как только не потешались над нами в украинских каналах, как только не высмеивали огромные очереди автомобилей на таможнях, и Катерина, по всей видимости, в это самое мгновение поняла, что я был один из тех многочисленных мужчин, что заполонили аэропорт в ожидании рейсов заграницу.
– В Стамбул. Не хочу стать пушечным мясом на чужой войне.
Взор Катиных больших глаз, если прежде не радушный, то хотя бы приветливый, в один миг похолодел. Не знаю, что я такого сказал, но казалось, я перевернул ушат с ледяной водой прямо на нее. Она молчала, опустив взгляд, молчал и я.
– Что случилось? – Сказал наконец я.
– Я хочу побыть одна. Уходи, Саш.
И без этих слов я уже знал, что стал ей в тягость, но мне непременно нужно было выведать причину ее внезапной неприязни.
– Скажи же, в чем дело? Чем тебя обидел? Ты так смотришь на меня сейчас… клянусь, твой взгляд… весь пропитан ненавистью! Неужели ты до сих пор не простила мне моего отъезда в Германию?
– Ах
